Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

Гуйшэн знал эту историю, и обычно, когда мужчины рассказывали ее, то прибавляли, что «плоты унесло между женских ног», поэтому у него вырвалось:

— Всё из-за женщин.

Цзиньфэн побагровела и бросила на Гуйшэна укоризненный взгляд:

— Как это всё из-за женщин! Ты много женщин-то видел! Женщины бывают хорошими, бывают плохими, как и мужчины, не надо подходить ко всем с общей меркой!

В это время на дороге показались три человека. Пройдя по мосту, они остановились под соломенным навесом перед входом в лавку, скинули с плеч товары, высекли огонь и закурили, посматривая, чем можно перекусить. Купив по чашке вина, разделили на троих кукурузную лепешку. Гуйшэн хотел продолжить начатый с Цзиньфэн разговор, но не знал как. Посетители не торопились продолжить путь, поэтому Гуйшэн спустился под мост, где вымыл руки и ноги. Когда через некоторое время он вернулся, путники как раз собирались уходить, и самый молодой из них, одетый с претензией на щегольство, бросал многозначительные взгляды в сторону Цзиньфэн и улыбался. Расплачиваясь, он нарочно обнажил прикрытую вышитым набрюшником большую серебряную цепочку и, будто обращаясь к самому себе, сказал: «Сердце нельзя купить даже за тысячи серебряных слитков. Легко получить бесценные сокровища, сложно найти любящего мужа»[51]. Трое ушли, а Цзиньфэн молча, опустив голову, села на чан с вином, и ее мысли витали далеко-далеко. Гуйшэн хотел возобновить незаконченный разговор, но не мог подобрать слова.

Только спустя время, подумав о хорошей погоде, он сказал:

— Цзиньфэн, ты же любишь каштаны. На горе масляные каштаны уже созрели, потрескались. Пару дней назад я поставил ловушку, утром прихожу — а там белка склонилась над ней и грызет каштан. Меня увидела и спокойно поскакала прочь, такая забавная! Приходи завтра собирать каштаны, вся земля ими усыпана!

Цзиньфэн не обращала на него внимания, она все еще злилась на путника за дерзость. Гуйшэн этого не понял и продолжал говорить:

— А ты помнишь, как однажды украла у меня каштаны? Если бы ты не убежала так быстро, я бы с тобой не церемонился!

— Я помню, и я не убегала, я тебя не боюсь! — ответила Цзиньфэн.

— А я не боюсь тебя!

— Ты меня сейчас боишься… — улыбнулась ему Цзиньфэн.

Гуйшэн как будто понял, к чему она клонит, и, прищурившись, тоже улыбнулся. В душе он знал: «Нет, точно не боюсь».

Накосив огромную вязанку травы, вернулся Лайцзы, Чесоточный. Приметив Гуйшэна, он закричал:

— Гуйшэн, ты же сказал, что пойдешь на гору косить траву?

Гуйшэн, не обращая на него внимания, продолжал разговор с Цзиньфэн. Он говорил, что на горе нашел целую кучу плодов «августовской лозы» и что, если она хочет, может завтра пойти за ними сама. Завтра все пойдут сбивать тунговые плоды, и он пойдет помогать, к тому же Сы-лаое и У-лаое собрались охотиться на зайцев, и он боится, что будет слишком занят и не сможет принести их.

Когда Гуйшэн ушел, помощник сказал:

— Цзиньфэн, этот балбес с виду большой, а внутри маленький.

— Лучше следи за своим языком, если ты разозлишь его, он может раздавить тебя, — возразила Цзиньфэн.

— Такие, как он, не сердятся. И я не оловянный чайник, чтобы он мог меня раздавить.

На следующее утро, как только рассвело, Гуйшэн с серпом отправился на гору. Под горой гладко стелился туман, как будто там развернули большой белый ковер, который медленно растягивался и становился все тоньше. Вдалеке виднелись тенистые деревья семейной усадьбы Чжанов, и несколько старых деревьев гинкго, вздымающихся к небу, свидетельствовали о материальном благополучии клана. Казалось, что все вокруг, расплывчатое и непостоянное, парит над облаками. Гуйшэн подумал, что Сы-лаое и У-лаое там, в поместье, наверное, все еще спят и видят сны про то, как они пьют и играют в маджонг.

Однако вскоре он услышал нестройные звуки бубенцов на конских сбруях, доносившиеся с обочин рисовых полей, и гул людских голосов. Значит, Сы-лаое и У-лаое все же решили прибыть пораньше. Гуйшэн поспешил вниз по склону, чтобы взять под уздцы их лошадей. Всего прибыло двенадцать наемных работников, включая женщин, плюс четверо слуг, а еще несколько детей из поместья. Все тут же принялись за работу, начав с вершины: одни забирались на деревья, другие снизу били по веткам длинными бамбуковыми шестами. По траве, по земле катились пурпурно-красные плоды.

Сы-лаое и У-лаое понаблюдали немного, затем взяли бамбуковые шесты и тоже сделали несколько ударов. Вскоре им это наскучило, и они попросили Гуйшэна отвести их к нему домой. На очаге в котле уже кипела вода, и Ямао заварил чай для двух хозяев. Когда Сы-лаое увидел в углу плоды акебии в бамбуковой шляпе Гуйшэна, он взял один из них и усмехнулся.

— У-лаое, смотри, на что похоже?

— Сы-лаое, что ж ты за невежда такой необразованный, даже «августовской лозы» не знаешь!

— Да как я могу не знать?! Я говорю, что они очень похожи на маленькую женскую штучку.

Гуйшэн собирался подарить эти плоды Цзиньфэн, а тут услышал от Сы-лаое такие непристойности, что почувствовал себя очень неловко, и, стараясь казаться небрежным, сказал:

— Если господам они нравятся, забирайте.

У-лаое взял один, закопал ненадолго в тлеющую золу, затем очистил твердую черную кожуру и съел сердцевину. Сы-лаое сказал, что эти плоды слишком сладкие и отказался, но продолжил говорить о достоинствах «удочки»[52] Гуйшэна.

Это привело Сы-лаое к более пространным рассуждениям о различных способах ловли рыбы в ручьях, реках, морях и даже в северных тростниковых отмелях. Вдруг его размышления были прерваны ясным и звонким голосом молодой девушки, звавшей Гуйшэна из-за изгороди. Гуйшэн поспешил на улицу, затем вернулся, взял охапку акебии и снова ушел.

Внимательный Сы-лаое, проницательным взглядом приметив у ворот белый головной платок[53] и длинную блестящую косу, спросил у Ямао:

— Кто эта девушка?

Утиное Перо ответил:

— Это дочь торговца из города Пуши, у него лавка у моста в Сикоу. Ее мать умерла прошлым летом, когда отправилась в родной город на свадьбу к родственникам. У отца осталась только эта девочка. В этом году ей исполнится шестнадцать, зовут Цзиньфэн. Но им следовало назвать ее прекрасной Гуаньинь, в честь богини милосердия! Лавочник давно уже приметил Гуйшэна в зятья — простой и сильный, хороший помощник, может продолжить его дело. Только вот Гуйшэн никак не решится, ждет, что ветер переменится, да напрасно ждет.

Сы-лаое воскликнул:

— У-лаое, да ты прямо как наш последний император последней династии[54], живешь в своем Запретном