Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

Пусть... Ораза от этого не убудет и не прибудет. Он, правда, не имеет звания мастера, но весь технологический процесс он знает на зубок! Да! Сейчас они — он и Кумысбек — оба равны, оба варят сталь по одним и тем же штампованным, переписываемым из года в год инструкциям. Но Қумысбек полностью вмещается в рамку инструкции и чувствует себя в ней преотлично, а вот Ораз уже точно знает, как и какие изменения следует внести и в нее, и в процесс варки. Но только пока это секрет. Он не хочет прослыть фантазером. Ему надо еще думать и думать, а для этого нужно спокойствие. Но именно спокойствия у него нет и в помйне.

Вот почему скандалы, которые устраивает Ажар, он воспринимает особенно болезненно. Но бог с ней, пусть ругает, как хочет, только бы не касалась Дамеш... Ах, сестра моя Дамеш, на тебя всегда посмотреть приятно! Все-то у тебя хорошо: улыбка, манера говорить, голос, самые слова, которые ты произносишь. Я тебя вижу только урывками, но что правда, то правда—помани ты меня, и я сейчас же пойду за тобой куда угодно. Но это все только мечты. Ты не позовешь меня, Дамеш! То, что могло быть пять лет тому назад, сейчас.уже ушло безвозвратно. Тогда ты любила меня, теперь ты чужая. А кто виноват, что так случилось? Я — Ораз? Он — Каир? Ты — Дамеш? Тут ничего не поймешь и не поделаешь!

Стая уток вдруг с криком взлетела с небольшого болотца, где-то совсем рядом около него. .

Ораз схватил ружье, но оно оказалось незаряженным. Он сердито плюнул, зарядил ружье, повесил через плечо и зашагал к берегу. Настроение было испорчено. Все- таки, что ни говори, а чертовски неприятно возвращаться с пустыми руками, опять отец будет смеяться. Хотя бы. найти подранка — ведь он стрелял несколько раз в пролетающие стаи и, наверно, хоть раз да попал. Во всяком случае, сейчас нужна осторожность, иначе он упустит и этот свой последний шанс.

Пригибаясь к кустам, он добрался до берега и увидел: шагов за сто от него плавает стая уток, плавает медленно, чинно, одна к одной, так, как будто все они нанизаны на одну нитку, впереди — красавец селезень с фиолето-

вым зеркальцем на крыле; У Ораза замерло сердце, и он не помнил, как поднялся во весь рост, прицелился и выстрелил. Дробь угодила в самую середину нитки. Послышался тревожный свист крыльев, стая поднялась и понеслась над озером. На поверхности осталась одна птица, которая билась в предсмертных судорогах. И только Ораз успел добежать до лодки и сесть за весла, как рядом с ним с шумом — одна, другая! — упали две утки! Победа! Две утки... Это уже чего-то стоит. Ох, если бы и в жизни везло Оразу так же. Но куда там! Он неудачник, у него нет верного глазомера на счастье... Есть люди, у которых верный глаз. Во все мишени они попадают без промаха, никогда не уходят с пустыми руками. Это счастливцы, им всегда везет. Он не такой, института не окончил, от Дамеш уехал, звание Героя, завоеванное с таким трудом, вот-вот выскользнет из его рук. Друзья смеются, недруги радуются... Какой же он счастливец...

Курышпай сидел во дворе под карагачем и злился. Он видел, как по улице шагал Ораз,— за спиной у него ружье, на поясе висели две утки; сын шел медленно, не торопясь, не думая о том, что сейчас уже два часа, а в три ему надо быть на заводе. О чем, собственно, он думает? Не до завода ему! Каждый день ругается с женой, каждый день она в слезах, а в чем дело, не поймешь: оба молчат... Может быть, просто надоела она ему? Все время была хорошей, а потом сразу сделалась плохой... И такое бывает у нынешней молодежи.

Курышпай не сводил глаз с сына. Раньше он легко читал все его мысли, а сейчас все для него — загадка. Старика это так тревожило, что он часто в уме прикидывал,— а не бросить ли ему все и не уехать ли к старшему сыну в Семиречье? Тот слал ему письмо за письмом. «И на шайтан тебе сдалась эта пустая вымерзшая степь? — писал сын,— Родные тебя ждут, возвратись к себе на родину, пусть родной Узун-Агач увидит тебя снова на склоне твоих лет, как он видел твою молодость». Все это так, но Курышпай, сколько бы ни рвался, не может уехать отсюда никуда. И сына жалко оставлять, и к внуку привязался. А самое главное — завод. Многие годы он вдыхал жар его печей, завод окуривал его дымом, гарью, ослеплял огневыми фонтанами и, наконец, так прирос к его душе, что, если Курышпай день не побывает там, не поговорит с друзьями, ему и кусок хлеба в рот не полезет.

— Папа, папа идет! — крикнул Курышпай и толкнуя вперед Булата.— Иди, встречай.

Мальчик радостно побежал навстречу отцу, но Ораз не поцеловал его, не поднял на руки, как обычно. Он су нул ему утку и сказал:

— Это тебе.

Не обращая внимания на отца, пошел в дом.

«Великий аллах, что с ним такое приключилось? — думал старик.— Он и на сына глядеть не хочет! И все хмурится, как осеннее небо. Нет, надо все-таки пойти посмотреть...»

Старик уже поднялся со скамейки, но вдруг со стороны улицы ему крикнули:

— Вам телеграмма-молния, распишитесь.

Он поглядел: за забором стояла девочка-почтальон и протягивала ему телеграмму. Он распечатал, прочел ее и засмеялся от радости: «Выезжаю Аскар».

Кто говорит, что воскрешения из мертвых не бывает? Что мертвые — мертвы навеки? Вот только что произошло перед его глазами чудо воскрешения! Даже не перескажешь, пожалуй, через какие муки прошел этот парень — тот самый, который сообщает о своем выезде. От целого рода уцелело только двое. Он и его племянница — Дамеш.

...Курышпай зашел в дом, повесил на крючок войлочную шляпу, которую надевал всегда, когда хоть на минуту выходил из дому, и осторожно заглянул в комнату Дамеш.

Дочка сидела за столом, перед ней были чертежи, она смотрела на них и думала. Только сейчас Курышпай заметил, как она изменилась — осунулась, побледнела, глаза запали. Она увидела старика и улыбнулась.

Он подошел, положил ей руку на плечо. .

— Дедушка,— сказала Дамеш,— вот посмотрите. Это чертеж того, что происходит в мартене в момент выдачи стали. Разбираетесь в чертеже?

— Отлично, доченька,—