Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

Исторические события коснулись и этой деревни. Стоило деревенским авантюристам разобраться в новой реальности, как в деревне, где было меньше трехсот дворов, обнаружилось несколько десятков стволов разнообразного огнестрельного оружия, десяток отставных капитанов и лейтенантов и два-три офицера чином повыше, точное звание неизвестно. Эти люди принадлежали к новому классу, они жили, не занимаясь физическим трудом, и мало чем отличались от паразитов. Те, кто имел собственные поместья, становились местными царьками, те, у кого не было ни кола ни двора, превращались в бродяг и бандитов. Всех их объединяла выраженная отчужденность от людей, земли и производительного труда, что с лихвой возмещалось особой ловкостью и жестокостью, особенно среди тех, кто научился использовать современное оружие, но не имел достаточно честолюбия и возможностей, а также денег, чтобы добиться более высокого положения. В деревне они могли разве что заняться мелкой торговлей, которая не требовала значительного начального капитала. Под свой способ существования они подвели целую философию, служившую вполне практическим целям. Этой неписаной философии следовали все те, кто умел извлечь максимальную выгоду из любых обстоятельств. «Я был вынужден», «Что мне оставалось делать», — так они объясняли и похищение людей ради выкупа, и производство опиума. Упадок нравов, порожденный тем, что они «вынуждены» были делать, усугублялся и распространялся.

Именно тогда инстинкт самосохранения заставил богатые семьи самостоятельно взяться за защиту своей собственности. Они отправляли сыновей и племянников в военные училища и собирали деньги на покупку оружия — как бы для безопасности домочадцев и деревни в целом, но, по сути, для защиты своего привилегированного положения. Конечно, две эти группы вступили в конфликт. Кровавые стычки могли вспыхнуть в любое время и в любом месте, вражда передавалась из поколения в поколение. Но в эти двадцать лет, когда распадался деревенский уклад и изменялась вся жизнь общества в целом, еще сохранялась надежда на достижение временного равновесия. Одни держались за землю и усадьбы, маслобойни и винокурни, вторые уходили в горы разбойничать. Обе стороны по-прежнему признавали представителей другой стороны «своими», и это сглаживало конфликты и трения между ними, позволяя и тем и другим идти своим путем и жить так, как они считали нужным.

Такое положение дел могло показаться странным, но было широко распространено и являлось характерной приметой усугубляющихся в обществе противоречий. В большинстве планов по восстановлению мира и спокойствия в стране эти особенности никак не учитывались и не анализировались, что привело к череде трагедий, подливших масла в огонь войны. Деревенька, о которой идет речь, находилась в изолированном недоступном месте на границе Гуйчжоу — Хунань, где «особые товары»[104] были строго запрещены, но при этом облагались налогами. В таких условиях противостояние между двумя привилегированными группами часто исчезало благодаря «равному распределению прибыли». Деревня, находившаяся в стороне от правительственного тракта, как нельзя лучше подходила для контрабанды; незаконный оборот опиума и соли[105] помогал поддерживать здесь равновесие сил. Да, это было шаткое равновесие между противниками, но оно поддерживалось с обеих сторон. По крайней мере, для тех, кто оказывался в этих местах по делу, безопаснее было не иметь при себе оружия. Визитная карточка с именем нужного человека оказывалась полезнее, чем пистолет.

Служба Дуншэна в штабе ополчения порой вынуждала его сопровождать и защищать мелких торговцев с небольшим грузом опиума или соли. Дорога пролегала по контролируемой территории, так что работа была несложной. В три часа пополудни ему предстояло провести по проселочным дорогам двух торговцев особым товаром до границы с другим районом. Перед тем как Дуншэн отправился в путь, я завел с ним разговор о Цяосю. Он, приладив на ноги обмотки из пальмовой коры, попросил меня поправить завязки его соломенных сандалий и закрепить их на задниках, пропустив через специальные «ушки».

— Дуншэн, когда Цяосю сбежала, почему командир не послал тебя вернуть ее? — поддразнил его я.

— Человек не ручей — если захочет сбежать, плотиной не удержишь. Человек есть человек! Гоняйся, не гоняйся — не поймаешь.

— Вот именно что человек! Как она могла забыть, что сделали для нее командир и его мать? А старый писарь? А мельница, а запруда, на реке? Они же ей как родные. Вот ты — разве ты бы смог со всем этим расстаться?

— Мельница ей не принадлежит. Тебе все это нравится, потому что ты городской, а мы по-другому смотрим. Пора пришла, вот Цяосю и сбежала с мужчиной. За зло злом, за добро добром — всем придется платить рано или поздно.

— А может так случиться, что она вернется?

— Вернется? Хорошая лошадь не ест траву, оставшуюся позади; река Янцзы не течет вспять.

— Готов поспорить, что она сейчас где-нибудь на пристани ниже по течению. Не могла же она улететь на край земли. При желании ее можно найти и вернуть.

— Она треснувший кувшин, кому она теперь нужна?

— Никому не нужна? Может, тебе ее и не жалко, а мне очень жалко. Мне кажется, она хороший человек. Не просто глупая девчонка!

Мои слова лишь наполовину были правдой, однако Дуншэна они задели. Он ответил мне в том же духе, как будто бы всерьез:

— Как ее встречу, обязательно передам, что она тебе нравится. Она прекрасная рукодельница. И мешочек на пояс вышьет красиво, и тыквенных семечек, нащелкав, в него положит. Что ж ты раньше не сказал, ее дядюшка мог бы вас сосватать!

— Не сказал раньше? Я ее и видел-то только раз, в первый день как приехал. А на следующее утро она сбежала! Где мне было ее искать?

— А почему бы тебе сейчас за ней не пойти? Ты знаешь все пристани вниз по течению. Иди и ищи ее, как Сяо Хэ, который преследовал Хань Синя[106].

Я приехал к вашему командиру поохотиться, думал только про оленей, лис да зайцев. Мне и в голову не приходило, что в горах можно найти такую красивую зверушку!

Естественно, все это было сказано в шутку. Писарь, чей возраст приближался к пятидесяти, наверняка лучше оценил мое остроумие, чем Дуншэн, которому не исполнилось и пятнадцати. До сих пор писарь молчал, но теперь вмешался:

— В любом деле понимание приходит только со временем. Много воды утечет, пока вы научитесь распознавать здешние деревья и травы. У всех у них разный нрав. У разбитого сердца ядовитые листья, буйволы хорошо понимают, что их есть не надо. Огненная крапива жалит руки. Будьте осторожны, чтобы они не сделали вам больно!

Примерно через час после того как Дуншэн ушел, в штаб явилась тетушка Ян. Ее соломенные сандалии были выпачканы в грязи.