Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Часовые вначале не могли сообразить, что произош­ ло. В один миг они оказались связанными.

Юрьева посадили в седло к Курышпаю.

— В путь!—скомандовал Токаш и поднял на дыбы серого скакуна.

Громадный пустой дом навевает скуку. Добродушная Петровна, приготовив и собрав на стол завтрак, ждет хозяина. Андрей Васильевич расстроен: Глафира совсем не пишет. В единственном письме она назвала свой отъ­езд «ссылкой» и потом замолчала. Видно, хочет пока­зать, что из ссылки не пишут писем. Ну, характер!..

Атаману не удалось спокойно позавтракать: под ок­ном проскакал всадник и остановился у ворот. Что еще там случилось. Атаман уставился на дверь. Вбежал адъютант.

— Господин атаман, на штаб напали повстанцы, ос­вободили заключенного Юрьева. Вместо него заперли де­журного офицера и вашего кучера Махмута.

Малышев долго не мог ничего сказать.

— Махмут?! Как он попал туда?-— атаман спросил первое, что пришло в голову.

— Говорит, что его поймали на улице, избили, связа­ ли руки и пригнали в штаб.

Широкой ладонью атаман ударил по столу. Фарфо­ровая посуда жалобно зазвенела:

— Ложь! Я знаю, чье это дело.

Ничего не понявший адъютант стоял на вытяжку.

— Коней! — приказал атаман.

В штабе переполох. Из-под самого носа выкрали за­ ключенного. Плохо дело! Все в штабе почувствовали под собой пороховой погреб...

К Малышеву привели из камеры дежурного офицера и Махмута. Они поочередно, дополняя друг друга, рас­ сказали о том, что случилось ночью. Оба дрожат — оба хотят жить: может быть, и приврали немного, но выло­ жили так правдоподобно, что не верить было нельзя.

— Эй, Махмут, несмотря на твое вероисповедание, я пригрел тебя. Что же ты, оказался волком, кидающимся на мать? — атаман говорил на чисто казахском языке, произнося каждое слово с особой четкостью, и испытую­ще смотрел на Махмута. Махмут разорвал рубашку и обнажил грудь: стали видны синяки, кровоподтеки.

Нет, Махмут не врал, офицер — тем более. Атаман приказал освободить их.

В тот же день Малышев поехал в станицу Талгар. Он почувствовал, что земля начинает уходить из-под ног: ни казаки в крепости, ни войско алаша не стали для него прирученной хищной птицей. Уполномоченный, по­сланный на Дон, приехал с сообщением: «Дни существо­вания Советской власти сочтены. Генерал Деникин соби­рает войска на Дону и на Кавказе и скоро двинет их на

Москву». Да. только казаки — верная опора, но их здесь мало. Сегодня атаман хотел обрадовать казаков Тал та­ра, Каскелеиа и Кастека, передать сообщения с Дона, воодушевить их.

В доме талгарского атамана собрались наиболее за­ житочные казаки. Опи заверили Малышева, что всегда готовы к бою. Только вот огневого оружия и боеприпа­сов мало. Малышев сообщил, что английский консул в Кашгарии обещал прислать оружие, повторил, что меж­ ду донскими и семиреченскими казаками достигнуто сог­лашение.

— За старую милую Россию, за русского царя не по­ жалеем нашей крови!—выкрикнул Малышев, сжимая эфес шашки.

— Отладим до последней капли!—взревели казаки. Вспоминая прежние времена, они засучивали рукава, хватались за сабли. Андрей Васильевич верил в них, и эта вера помогла ему успокоиться.

В тот день в Талгаре оказался и Закир, приехавший по своим торговым делам. Малышев возвращался в го­ род вместе с ним. Они поехали в одной повозке.

— Закир-аксакал!—атаман пошире раскрыл ворот шубы из волчьего меха, повернул голову,— ты слышал о чуде прошедшей ночи?

— Нет. А что это за чудо?— по виду, Закир и в самом деле ничего не знал.

— Группа алашских солдат совершила налет на штаб и выкрала политического заключенного Юрьева.

Закир засмеялся, вздрагивая всем телом.

— Это, наверно, Бокин...

— А считает ли господин Джайнаков своих солдат? Все ли они на месте?

— Вчера были все. Если только не растерял сегодня.

— Я не трогал их из уважения к казахам, разрешил поднять свой шанрак. Они не оценили моего великоду­шия. Приходится заменить великодушие суровостью,— слово «суровость» Малышев произнес с особым упором, оно означало: «Раздавлю всех неугодных». Закир это понял и стал выгораживать себя. Но атаман не слушал его. Языком он хлестал не хуже нагайки.

«Долг платежом красен»—говорят в народе. Когда- то Малышев не угодил губернатору из-за этого Закира. Когда Фольбауму заявили, что «Закир ограбил народ»,

атаман заступился за него. Что же, и теперь он ради За­кира должен терпеть проделки Джайнакова? Если капля за каплей будет падать беспрестанно на одно и то же место — не выдержит и камень. У терпения есть свой пре­дел. Пусть теперь никто не ждет от атамана благосклон­ного отношения. В Семиречье не должно быть двоевла­стия! Нечего успокаивать себя Кокандом. Известно, что сделали с Кокандом большевики — спалили, а пепел раз­веяли по ветру.

— Когда?—спросил Закир дрогнувшим голосом. Он действительно не слышал об этом,

— Недавно.

Закир замолчал...

Резвые кони быстро докатили их до города. Разговор больше не возобновлялся.

Глава 31

Вскоре Закир и Ибраим доставили в штаб Малыше­ва постановление алашского комитета. Джайнаков пре­поднес атаману халат с позументом, тогда же к дому атамана подвели прекрасного иноходца под серебряным седлом.

— Прими, наш хан!—улыбаясь, произнес Закир.

В тот же день атаман даровал Джайнакову чин пол­ковника. Командование над войсками алаша атаман взял в свои руки.

Так завершилось предательство...

Присвоение Джайнакову высокого чипа разожгло в сердце Габдуллы огонь зависти. И до этого у них была взаимная неприязнь из-за Бикен. Габдулла решил уехать в Пишпек. Он зашел к баю Кардену, чтобы высказать свою обиду. Бай и раньше не отталкивал от себя Габдул­ла, наоборот, старался всячески показать свою доброже­лательность.

В тяжбе с одним киргизским баем Габдулла ухитрил­ся выиграть дело в пользу Кардена. Карден хорошо за­помнил эту услугу. Он стал опираться на Габдуллу. В торговле не обойтись без споров. В одной из схваток Габ- дулла опять сумел показать себя. Вслед за этим он дал яиать баю насчет Бикен, Карден не возражал. Но самая младшая, к тому же избалованная дочь не послушала отца. В это время умерла средняя дочь — жена Ибраи­ма, число поклонников Бикен умножилось. Какенову тру­дно соперничать: он человек семейный. И все же не те­рял надежды увезти Бикен в Пишпек.

В последнее время Габдулла, руководя войсками алаша, возвысил свое имя. Если бы ему удалось накреп­ко связаться с Кокаидом, то он как «командующий вой­сками алаша» стал бы повелевать всем Семиречьем. Но что поделаешь?

Какенов уважает одну хорошую черту в характере Кардена—этот бай не лезет