Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Лисица круто повернула и помчалась к горным скло­нам— видно, почувствовала опасность.

Беркут как будто этого и ждал, сложил крылья и камнем бросился вниз. Лисица растерялась: поджала хвост, начала вилять из стороны в сторону. Беркут сде­лал крутой вираж, кинулся на нее, схватил... Лисица извилась всем телом, одна нога беркута сорвалась — он захлопал крыльями, то подпрыгивал, то снова падал, но так и не смог ухватить добычу когтями второй ноги. В этот миг лисица схватила и потащила беркута.

Как жаль, вот неудача! — резкий удар камчи — серый скакун ринулся с горы в долину. Промежуток между ним и лисицей сократился на расстояние выстре­ла. Трудно попасть на скаку. После выстрела зверь не упал. Не дожидаясь следующего выстрела, лисица за­бежала за выступ горы, скрылась из виду.

Айт-шу! Опять нагайка пошла в ход. Серый скакун делал неимоверные прыжки. Вот она, чернобурка!.. Но лисица шмыгнула в какую-то яму, похожую на могилу. Соскочил с коня. Подбежал и заглянул внутрь. Лиси­на прижалась в углу ямы, сверкает глазами. Надо уда­рить се прикладом. Но кто-то схватился за руку, не пускает...

Токаш проснулся — рядом стоял Курышпай и будил его: «Вставай, вставай!» Токаш протер глаза п вскочил. Вынул из кармана часы: вовремя разбудил Курыш! Ровно в двенадцать должно начаться...

В комнате полутемно. Свеча на сундуке еле теп­лится. У дверей стоит Халима — бледная, видимо, нс спала.

Купив в центре города доги, Махмут переехал туда, а эту хибарку в две маленьких комнатки оставил сестре. Мечта Халимы — иметь над собой собственную крышу, благодаря брату, осуществилась.

Накинув на плечи кожаную тужурку, Токаш ищет кепку, пощупал вокруг — не попадается. Черт ее спря­тал, что ли!

Привыкший ходить прямо, Токаш не успел нагнуться в дверях и ударился лбом о перекладину. Идущий вслед за ним Курышпай жалобно застонал:

— Ой! Голова моя, голова!

— Ты тоже ударился?

— Нет, за тебя больно стало.

Халима невольно рассмеялась. Но во дворе запла­кала, кинулась на шею Курышпаю.

— Не тревожься! Правое дело —всегда справедли­ во... Не выходи из дому. Как следует закрой ворота. Никого не впускай! — наставления Курышпая Халиме Токаш слышал, уже выходя за ворота.

Ох, этот Курышпай! До сих пор не научился держать язык за зубами! Вчера Токаш предупреждал: «Не про­говорись Халиме, ни слова ей не говори! Будет плакать, могут услышать соседи». Нет, не удержался. Хотя по нятно — живой человек, небось дума о пуле тревожит...

О себе Токаш не думал.

На улице темно, под ногами месиво грязи. Вечером сыпал дождь, он перешел в мокрый снег. Влажный воз­дух захватывает дыхание. Мартовский сырой холод про­низывает тело. Ветер с Ала-Тау качает тополя. Город спит. Не видно ни души. Токаш всматривается в темно­ту. Там, впереди, мелькает слабый огонек — оставляет в воздухе еле заметные кривые линии, вероятно, кто-то идет с папиросой.

— Видишь?

— Вижу...

— Следи! — шепотом приказал Токаш Курышпаю.

Грязь мешает идти. Между стройными тополями показался человек.

— Стой! — Голос плетью хлестнул по ночной тиши­не: из темноты выступил солдат с винтовкой в руках, преградил путь.

— Пароль?

У Бокина возникло сомнение: свои или патруль атама­на? Что случилось с Курышпаем — стоит, как старик! Подошел бы сзади и схватил...

— Семиречье! — ответил Токаш.

— Проходите! — солдат отвел винтовку.

Значит — свой, значит, на улицы вышли солдаты ре­волюции. Значит — началось.

Со стороны казармы грохнул выстрел.

— Да, началось!—Токаш прислушался: стук шагов и звон подков. С какой стороны? Курышпай даже снял шапку, чтобы лучше слышать.

Стремительный ход большой группы людей, — не разрозненно, а в ногу, твердо шагают. Дружный шаг все отчетливей, ближе, кажется, идут со всех сторон. Слыш­на отрывистая команда. Нарастающие звуки шагов на­катываются валом, они все громче в ночном прохлад­ ном воздухе.

— Мир перевернулся, как котел, свалившийся с тре­ноги,— произнес Курышпай, даже в такой трудный мо­мент не изменивший своего шутливого тона.. Токаш ни­ чего не ответил, он давно привык к шуткам Қурышпая. Сейчас он думал о другом.

Вечером Ораз сообщил: «Достигли намеченного ру­бежа — берега Весновки и там укрылись. Ждем указа­ ний». Токаш передал через Жакупбека, прибывшего с донесением: «Начнем ровно в двенадцать ночи...». Время уже к двенадцати... Надо спешить. Курышпай еле по­спевал за Токашем. Вдруг голос в упор, с махорочным выдохом:

— Кто это?

— Я, Бокин. Это ты, Покудин? — Токаш сам рас­пахнул дверь, свет брызнул в лицо. Прищурив глаза, Бокин быстро вошел в комнату.

Она наполнена сизым дымом. На полу — обрывки бумаги. Отсюда только что ушли люди. Остались два • человека. Бокин поздоровался с ними. Худощавый, сред­ него роста мужчина повернулся к нему. Большие голубые глаза улыбались, брови пвета ковыля вскинута вверх. Это был Виноградов. После ареста Березовского, судьба которого оставалась пока неизвестной, органи­зацией стал руководить Виноградов.

— Время выступления пришлось изменить. Сооб­ щить тебе об этом не было возможности, — сказал Вино­градов.

— Почему надо было менять?

— Потому, что враг учуял. Но план прежний. Иди в казарму, возьми два пулемета и займи татарскую мечеть. Джигиты твои готовы? Хорошо! — Виноградов протянул Бокину руку. — Желаем удачи!

Бокин толкнул Курышпая.

— Айда, пошли!

С гор спустился туман. Или это туча расползлась над городом? Привыкшие к свету глаза не сразу смогли различить очертания улицы.

— Шагай за мной! — сказал Токаш Курышпаю.— И не свались в арык...

Курышпай и тут не удержался от шутки:

— Мне не страшно—на домбре может играть и хромой. А тебе пришлось бы потерять чин.

— Оставь глупости. Ты идешь не на той.

— Зачем же я взял тогда домбру?

— Что ты говоришь? Где у тебя домбра?

— Вот!—Курышпай вынул из-за пазухи револьвер и повертел нм.

— Брось дурачиться: идем скорее!

Тучи раздвинулись, показалась луна. На улицах ста­ ло светлее. Прояснились белоголовые вершины Ала-Тау, они казались очень близкими.

Перед казармой школы прапорщиков — строй солдат. Все при оружии. Лица суровые. Выкачены пушки, дула их расчехлены. У ворот крепости — группа командиров. Токаш подошел ближе и сразу узнал Юрьева. Тут же стоял Саха. Петр Алексеевич выглядел бодрым. Саха, кажется, вдруг возмужал — такой стройный, бравый джигит.

Сомнения Токаша оказались напрасными: полк цели­ ком