Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Молчание.

Утром Бокин, Юрьев и Саха наедине устроили совет: как наказать Загорулю? Расстрелять легче всего, не пло­хо бы использовать его в своих целях...

Юрьев объявил Загоруле.

— Слушайте, вы — палач, провокатор, шпион. Мы

приговорили вас к расстрелу. Но вы еще молоды, може­те искупить часть своей вины. Если вы поможете нам захватить обоз с оружием, мы вас освободи!

— Если смогу... Постараюсь...

Через неделю Загоруля был убит.

Он встретил обоз с оружием, прошедший через Ош и державший направление на Каскелен, как представи­тель атамана, и ночью завел его в ловушку. Загоруля погиб первым от пули охраны. Но больше выстрелов не раздалось, отряд Токаша окружил обоз, охранники под­няли руки. Четыре воза, полные оружия, попали в руки партизан.

Разнородные сплетни и слухи доходили до самого Махмута. Говорили даже и такое: «Махмут — тайный агент турков». «Махмут раньше занимался в крупных городах грабежом, разбогател на воровстве». Мало чего не наговорят злые языки. Махмут не обращал на них внимания. Он обзавелся парой коней и кошевкой. На Зеленом базаре открыл лавку и стал торговать мясом. Овец покупал в аулах десятками. Торговля мясом ока­залась не таким уж трудным делом, но прибыльным.

Теперь Махмут и близко к себе не подпускал людей с гор. Халиме приказал: «Чтоб больше этого не было... Если не можешь жить без них, иди сама туда. Не хочу наживать беду на свою голову.»

Махмут стал отдаляться от всех, желая для себя од­ного — спокойствия.

Однажды он сидел дома, наблюдая, как вешают на стенку ковер. Вдруг — о радость!—пришел сам Закир. Раньше не считавшийся с ним аксакал теперь зашел с похвалой, как ровня, похлопал по спине. Махмут обра­

довался, будто достиг макушкой до небес, засуетился, угождая высокому гостю.

— Я чувствую себя достойным человеком, Заке, вы почтили меня своим посещением... Но умный человек, как вы, подобен хорошему скакуну, не любит, чтобы его опережали Я не стремлюсь к этому.

Превознося гостя, которого ждал давно, Махмут предложил ему недавно купленный кальян. Сам он не курит, но слышал, что Закир заядлый наркоман.

— Люди говорят, что у тебя целый мешок золота, правда это? — спросил Закир, затянувшись два три раза.

Махмут улыбнулся — это сплетни. Не зря он столько лет босым и голым гонял скот по большим городам. За­кир, смысливший в торговле куда больше, не поверил Махмуту.

— Сейчас время — что ураган. Золото нужно дер­жать втайне... Как знать, что будет с нами. Ты не слы­шал? Говорят, вкрепости солдаты подняли бунт против атамана. Если большевики захватят власть, то нас сде­лают нищими. Заберут все... Говорят, в Петрограде и Ташкенте камня на камне не осталось, «Твое», «мое»» — для них не существует.

Эти слова Закира заставили Махмута призадуматься. Только что приобретенный деревянный дом, имущест­во— все было так близко сердцу. Неужели отберут?

— Как вы думаете, кто поднял на бунт солдат?

— Как кто? Большевики! Бокин, Березовский...

— Разве? — Махмут растерялся. Ведь он держал руку Токаша, помог освободить Юрьева. Вот путаница!..

— Наверно, не все солдаты — большевики... Да и казаки не допустят, чтобы подняли бунт! — Махмут ста­рался освободиться от сомнений. Но Закир и не думал развеять их, только значительно помотал большим паль­цем руки — думай о своем золоте.

После ухода Закира Махмут не смог заснуть: зачем приходил аксакал? Его разговоры о большевиках — правда или вымысел? Махмут верил в силу атамана, по­тому и служил ему. Но если солдаты против—что сде­лает атаман? Солдаты —это тебе не безоружные пов­станцы Токаша. Махмут может лишиться и деревянного дома и золота. Ведь только начал жить по-человечески! А сколько мечтал об этом? И вот теперь, когда все трудности остались позади, могут свернуть шею.

Бокин говорил не так — он говорил, что бедняки вый дут в люди, достигнут земного рая, а всем баям — конец! Как же с Махмутом, вышел он в баи или еше нет?..

На следующий день Махмут отправился к атаману. Еще когда он работал у него кучером, оставил там сбрую. С разговором о хомуте и шлее не поедешь к ата­ману, но Махмут сумел зайти. А, может быть, атаман хотел видеть его?

Атаман сидел хмурый, злой. Он сказал Махмуту:

— О тебе ходят нехорошие слухи. Видно, немало людей готовит тебе яму. Смотри!..

Махмут подумал, что атаман шутит, присмотрел­ся — нет!

Глаза смотрят в упор, так и прибивают к стене...

— Хочешь, чтоб я по старой памяти защитил?

— Да, да, спасибо, господин атаман, — пролепетал Махмут.

— Узнай, где скрывается Березовский! — будто вы­стрелил атаман.

— Я... знаю, — попятился Махмут.

— Вот и молодец! Как узнал?

— Незаметно проследил за зятем, приезжавшим с гор...

Атаман звякнул колокольчиком. Приказал адъютан­ту вызвать еще двух офицеров. Махмут сбивчиво расска­зывал, они начертили план, крестом обозначили домик Березовского за Весновкой.

Глава 36

Малышев до поздней ночи сидел в штабном кабине­те. Сон отгонял нюхательным табаком. Эту привычку он перенял от казахов. Откроет инкрустированную сереб­ром табакерку, положит на большой палец понюшку на сыбая и начнет вдыхать поочередно широкими ноздрями.

Березовскому теперь конец. Борьба длилась восемна­дцать лет. Сейчас петля накинута ему на шею. Потя­нуть ее с потугой, как делают казахи при ловле непри­рученного стригуна, — и он не выдержит, свернется.

Да, так и получилось. Связанного по рукам привели Березовского. На лице его — нескрываемая злоба. Одеж­да изорвана—видать, сопротивлялся...

С накрепко связанным можно остаться опин на один.

— Березовский, ты так и не изменил своего бунтар­ ского характера. Предал казачество... Теперь вынеси сам себе приговор. Уступаю твоему желанию!

— У меня нет грехов. А желание — пусть приговор вынесет народ. Твое время прошло.

— Эх, Березовский! Ты же сын казака! Скажи: ка­кое наказание можно применить к человеку, продавшему казачество?

Березовский—с рассеченной и вспухшей верхней гу­бой, с окрашенными кровью лихими вразлет усами — поднялся со стула, уперся связанными руками в резьбу по краям дубового стола.

— Ты не о казаках думаешь, Андрей. Тебе нужна безмозглая скотинка, палачи тебе нужны! Не будем го­ворить о казаках, о народе. Это бесполезно... Ты зна­ешь, где Глафира?

Малышев вздрогнул, побледнел и медленно, как-то вынужденно поднялся из кресла. Произнес, не разжимая зубов:

— Какое тебе дело до моей дочери?

Березовский тихо улыбнулся:

— Она — не твоя дочь. Ты не так глуп — и давно до­гадывался об этом...

Малышев