Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

Иногда он лежал на большом камне у дома и обдумывал свои заботы в компании звезд. Он думал о том, что смерть уже скоро заберет его, и именно то, что Цуйцуй выросла, означало, что он действительно постарел. Во что бы то ни стало нужно было найти ей опору. Раз уж несчастная мать передала ему девочку и она выросла, то теперь он тоже должен передать ее кому-то, только тогда его дела будут завершены! Но кому? Как найти человека, который бы не обидел ее?

Когда Тяньбао Далао переправлялся через реку несколько дней назад и беседовал с дедом, то напрямик сказал ему:

— Дядюшка, Цуйцуй ваша очень красива, прямо как Гуаньинь. Пройдет года два, и если я стану заниматься делами в Чадуне и мне не нужно будет носиться повсюду, как вороне, я непременно буду приходить на берег петь для нее каждую ночь.

Дед наградил его прямоту улыбкой. Переправляя лодку, он разглядывал Далао своими невеликими глазками.

После этого Далао сказал:

— Но Цуйцуй слишком нежная, боюсь я, что она только и умеет слушать, что ей поют мужчины из Чадуна, но не сможет, подобно чадунским женщинам, делать то, что положено жене. А мне нужна любимая, которая бы слушала мои песни, но при этом была хорошей хозяйкой. «Хочу и рыбку съесть, и на мель не сесть», — да, вот уж это сказано прямо про меня!

Дед потихоньку развернул лодку, пришвартовав корму к берегу, и сказал:

— Твоя правда, Далао! Ну, ты сам смотри.

В чем там эта правда, дед не понимал и не знал, как на это следует отвечать. Когда парень ушел, дед, вспоминая его слова, и печалился, и радовался. Ведь если Цуйцуй должна кого-то выбрать, то этот человек должен позаботиться о ней? Если и вправду выбрать его, согласится ли Цуйцуй?

8

Ранним утром пятого числа посыпал моросящий дождик, в верхнем течении прибыло немного праздничной воды, и река стала горохово-зеленого цвета. Дед снарядился в город, чтобы купить кое-каких вещей для праздника, надел «накидку» из листьев, в которые заворачивают цзунцзы, взял корзину, большую тыкву-горлянку с вином, повесил на плечо перекидной кошель со связкой из 600 чохов в нем и ушел. Праздник привел к реке множество людей из маленьких деревень и крепостей[143] с деньгами и добром; все эти люди шли в город покупать и обменивать товар, они отправились в путь довольно рано, поэтому после ухода деда пес остался с Цуйцуй нести вахту у парома. Цуйцуй в новехонькой накидке переправляла пассажиров туда и обратно. Пес сидел в лодке и всякий раз, когда та причаливала, непременно спрыгивал на берег с веревкой в зубах, к радости путников. Многие деревенские ехали в город со своими собаками, ведь, как говорят в народе, «собака не уходит далеко от дома», а если уходит, то, даже сопровождая хозяина, ведет себя смирно. Когда они добирались до переправы, пес Цуйцуй обязательно подходил их обнюхать, но ловил взгляд хозяйки и как будто понимал, что она хочет сказать, и не предпринимал никаких действий. Когда они добирались до берега, он завершал работу с веревкой, видел, что те незнакомые собаки поднимаются в гору, и бежал догонять их. Это влекло за собой сердитый окрик Цуйцуй: «Пес! Ты что бесишься? Еще дел невпроворот, ну-ка быстро сюда!» И тогда пес со всех лап мчался к парому, но по-прежнему обнюхивал в нем всех до единого.

— Что за легкомыслие! — говорила Цуйцуй. — Где ты такому научился? А ну сядь вон там смирно!

Пес, казалось, все понимал, возвращался на свое место и, только унюхав что-то или словно бы вспомнив, тихонько лаял, но совсем чуть-чуть.

Дождь лил без остановки, и река покрылась дымкой. Когда Цуйцуй нечем было заняться в лодке, она прикидывала путь старого паромщика. Она знала, куда он должен сегодня пойти, с кем встретиться, о чем говорить, что происходит в этот день перед городскими воротами, что происходит на улице Хэцзе; «в голове ее был целый том»: она будто видела все собственными глазами. А еще она хорошо знала деда — стоило ему увидеть в городе знакомого из гарнизона, не важно, конюха или повара, он тут же высказывал все полагающиеся случаю поздравления. Скажет: «Поручик, кушайте-пейте на здоровье!», а тот ответит: «Лодочник, ешь-пей досыта». Если дед скажет так, а тот в ответ: «Да что же мне есть-пить? Четыре ляна мяса, две чарки вина, ни наесться, ни напиться!», тогда дед тут же с радостью приглашал знакомого на берег своей речушки — напиться всласть. Если же человек хотел выпить из дедовой горлянки, не сходя с места, старый паромщик не скупился и тут же передавал ему бутылек. Пригубив, солдаты из лагеря закручивали от удовольствия язык, облизывали губы, хвалили вино и тут же получали настоятельное приглашение сделать второй глоток. В таких обстоятельствах вина становилось мало, и нужно было бежать в первую попавшуюся лавку, чтобы наполнить горлянку доверху.

Цуйцуй также знала, что дед пойдет на пристань поболтать с лодочниками, которые день-два как причалили, спросит о ценах на рис и соль ниже по течению, а иногда, сгорбившись, нырнет в трюм, пропитанный запахами морской капусты и кальмаров, запахами масла, уксуса, дыма от сгоревших дров; лодочники добудут из маленьких сосудов пригоршню фиников и отдадут старому паромщику, и спустя какое-то время, когда он вернется домой и Цуйцуй будет на него обижаться, примирение будет достигнуто этими финиками.

Когда дед приходил на улицу Хэцзе, многие владельцы лавок дарили ему цзунцзы и прочее в знак уважения за то, что исправно заведовал переправой, и хотя дед и кричал: «Куда я понесу всю эту кучу, она же раздавит мои старые кости!», он был благодарен за эти подарки. А добравшись до мясной лавки и заподозрив, что продавцы не захотят брать деньги, предпочитал уходить в другое место, не желая пользоваться их великодушием. Тогда мясник говорил: «Дедушка, ну зачем вы так считаетесь? Я ведь вас не плуг в поле заставляю тянуть!» Но нет, паромщик думал, что это кровавые деньги, их нельзя сравнивать ни с чем другим, и если мясник не брал плату, то он сперва точно отсчитывал монеты, а потом метал их в большое и длинное бамбуковое коленце-копилку, хватал мясо и убегал.

Продавцы знали его и, взвешивая мясо, всегда выбирали лучший кусок, да еще и нарочно взвешивали больше, чем он просил; замечая такое, он возмущался: «Эй, эй, хозяин, не надо мне таких щедрот! Мясо с ноги в городе идет на кальмара с