Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

Борис Сандлер

Ступени к чуду

Повести, рассказы

Авторизованный перевод с еврейского Александра Бродского

Свет Шолом-Алейхема

Рассказ

1

«Шолом алейхем» — «Мир вам» — эти вечные слова врезались в мою память с самого детства. Впервые я услышал их от моего дедушки. Встречая желанного гостя или приметив на улице кого-нибудь из знакомых, с которым давно не виделся, дедушка протягивал свою костлявую руку и добродушно говорил: «Шолом алейхем!»

Тогда-то я и решил, что если встречаются два еврея, они говорят друг другу: «Желаю тебе мира» — «Шолом алейхем»…

Улица в Бельцах, где я родился и рос, называлась Кузнечной. Была наша Кузнечная не лучше и не хуже других городских улиц; обычно после дождя она становилась непролазной — попробуй вытащить ногу из знаменитой бельцкой грязи! Вдоль дороги, на которой торчали там и сям одинокие булыжники, как зубы во рту у старика, стояли по обе стороны скособоченные глинобитные домишки, впрочем, с аккуратно выбеленными стенами. У одного хозяина домик был крыт камышом, у другого — дранкой, а у третьего — роскошь неслыханная! — жестью. А жили на Кузнечной улице простые работящие люди — столяры, сапожники, печники, извозчики — евреи, молдаване, цыгане, русские.

Теплыми летними вечерами женщины усаживались рядком на завалинку и заводили долгие разговоры. Слушать их беседу было одно удовольствие. Я стоял в сторонке и лакомился каждым словом.

— Когда я готовлю на обед мамалыгу с брынзой, мой на глазах толстеет — от одного аппетита, — говорит, например, одна соседка по-еврейски.

Другая отвечает по-молдавски:

— Да'ал меу таре-й плак «юх мит локшн»! («А моему очень нравится бульон с лапшой!»)

И обе прекрасно понимают друг друга.

Как-то раз возле дома номер один появился странный субъект с плотницким ящичком, из которого торчал молоток. Вскоре выяснилось, что незнакомец явился сменить прежнюю табличку с названием нашей улицы на новую. Уже взгромоздившись на приставную лесенку, принесенную хозяйкой дома, он отодрал от стены проржавевшую жестянку, на которой едва можно было разобрать слово «Кузнечная», и приколотил новую табличку. К тому времени на угол сбежалась стайка любопытных мальчишек; среди них был и я. Свершив свои труды, незнакомец окинул нас взглядом и, словно с трибуны, возгласил:

— Ну вот! Была Кузнечная — стала Шалом-Алейким!

Это было в 1959 году, в том самом, когда весь мир отметил столетие со дня рождения Шолом-Алейхема. Я знал это имя только понаслышке.

Как ошпаренный, влетел я в наш дом и выпалил одним духом:

— Дед, пошли! Айда со мной!..

На углу собралось уже немало народу — верно, обсуждали сегодняшнее событие.

— Гляди-ка, дед! — я ткнул пальцем наверх. — Твоим «шолом-алейхемом», твоим «здрасте» назвали теперь нашу улицу!

Дед замер, как зачарованный, не в силах отвести глаз от новой таблички.

— Нет, внучек, — прошептал он, — это не просто «здрасте». Шолом-Алейхем — имя большого еврейского писателя…

Он погладил меня по голове.

— Запомни, дитя, — Шолом-Алейхем…

2

Моя первая встреча с книгами Шолом-Алейхема произошла вскоре после описанного события, а помогла этой встрече — представьте себе! — обычная уличная афиша. В Бельцы приехала замечательная еврейская актриса Сиди Таль. На ее афишах было напечатано аршинными русскими буквами:

ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ

«ЛАХН ИЗ ГЭЗУНТ»

Что значит: «Смеяться — полезно». И дальше — «Врачи советуют смеяться».

Когда я прочитал эти слова, мне стало так смешно точно меня прямо посреди улицы начали щекотать.

На концерт Сиди Таль я, увы, не попал. И не только потому, что в городском театре, где она выступала, негде было яблоку упасть. Нет, просто мои родители считали, что я еще слишком мал, чтобы «допоздна ходить по театрам». Что поделаешь! Все родители похожи друг на друга: они забыли, что когда-то тоже были детьми.

Впрочем, отцовский запрет только раздразнил мое любопытство, которое, как на крючке, привело меня к этажерке с книгами.

Книг у нас было не очень много, но шеститомник Шолом-Алейхема в русском переводе стоял на самом видном месте — на верхней полке. По правде говоря, меня в то время больше тянуло на улицу: лучше носиться с друзьями-мальчишками, чем тосковать с толстым томом в руках. Но любопытство взяло верх.

Как волшебную дверцу, открыл я тяжелый горчичный переплет, прошептал, как заклинание, заглавие — «Рассказы для детей» и… случилось чудо: я вступил в сокровищницу Шолом-Алейхема.

«Ни к чему в жизни я так не стремился, ничего в жизни я так не желал иметь, как ножик, собственный ножик! Мне хотелось, чтобы у меня в кармане лежал ножик, чтобы я мог доставать его оттуда, когда захочу, резать, что захочу, — и пусть мои товарищи завидуют!»

Ах, сколько раз и я грезил о том же! Может быть, оттого-то я сразу понял того мальчишку из рассказа «Ножик» и уже с первых строк подружился с ним.

— Дурачок, — утешал я его, — что ты убиваешься? Конечно, воровать некрасиво. Вот, например, у нас в школе один из 4-го «Б» (я не хочу называть его имени) украл у одноклассницы цветные карандаши «Спартак», и его за это исключили из пионеров. Но у тебя же — совсем другое дело! Кто он такой, этот господин Герц Герценгерц? Богач, буржуй, эксплуататор… Если хочешь знать, ты ножичек этот не украл, а экс-про-прии-ровал! И вообще, я тебя спрашиваю: кто берет такой мировой, такой редкостный ножик, с двумя лезвиями, дорогими стальными лезвиями, острыми как мечи, с белым костяным черенком, — и бросает его в колодец?! Чтоб я так жил, лучше бы ты этот ножик мне подарил!.. Хотя, с другой стороны, я бы на твоем месте поступил точно так же: утопил — и концы в воду.

Читая «Рассказы для детей», я напрочь забывал о том, что юные герои Шолом-Алейхема жили в совсем другое время, в совсем другом мире, они становились моими сверстниками, моими друзьями.

Благодаря маленькому Шолому из рассказа «Скрипка» я стал по-новому относиться и к своей скрипке, которую купили мне родители, даже не спросив, хочу ли я вообще учиться музыке. Волей-неволей приходилось мне хотя бы час в день стоять, как на иголках, со скрипкой в одной руке, со смычком — в другой, и пиликать, пиликать…

Когда я дочитал до конца печальную историю Шолома, мне стало невыразимо жаль его, и я тут же предложил:

— Знаешь что? Возьми мою скрипку, возьми мой смычок и играй себе на здоровье. Кто знает, может быть,