Обагренная кровью - Николай Иванович Ильинский

Но пламя огромным красным языком уже жадно облизывало крышу хаты, змеилось, торжествуя вокруг своей жертвы. И сквозь весь этот шум и треск нагорновцы услышали четко и ясно:

— Люди, про-сти-те!..

Это были последние слова Евдокии. Спустя секунды огонь поглотил и ее, хата неуклюже осела, а затем и вообще рухнула, еще сильнее пылая и разметая искры, казалось, по всему небу. Бушуя, поднимая веретенообразный вихрь пламени вверх, горел сарай. Огонь подползал к автомобилю. Подбежавший шофер попытался было завести машину, но не получилось, и опасность была — бензин в баке от жары мог взорваться в любой момент. Шофер, подпирая плечом, хотел сам столкнуть автомобиль с места, но не хватило силенок и он стал размахивать руками, кричать, звать на помощь.

— Техника хоть и чужая, но жаль, если сгорит, — Тихон первым подбежал к машине.

За ним последовали другие. Несколько мужиков, чертыхаясь и крича друг на друга, стали отталкивать легковушку подальше от огня. Сломали забор, выкатили автомобиль аж на улицу, где ему ничто уже не грозило.

…Утром в Нагорное прибыл отряд немецких карателей из уездной комендатуры во главе с эсэсовцем Эккертом, покровителем Нюрки. Стали разбираться, кто виноват в происшедшем. Эсэсовец внимательно выслушал объяснение старосты, полицаев, допросил кое-кого из мужиков, выслушал рассказ часового Шандора о «красивой русской преступнице» и сделал твердый вывод: эти мадьяры не заслуживают жалости. Как мог офицер Иштван Гамар, комендант местного лагеря военнопленных, связаться с дочерью коммуниста? Сам виноват в своей гибели! Шандора приказал отдать под суд военного трибунала, поскольку тот нарушил дисциплину, оставил пост и пытался завести интимную связь с русской женщиной. Староста втайне благодарил Бога за то, что сгорел и адъютант, ибо некому было теперь объяснить, что квартиру в хате Лыковых коменданту порекомендовал именно он, Свирид Кузьмич Огрызков, Шандору же эта мысль не пришла на ум, иначе старосте не сносить бы головы.

VI

Из уездной управы старосте Нагорного поступил приказ: немедленно завершить обмолот зерна. Невыполнение приказа повлечет суровое наказание: немецкой армии срочно нужен хлеб! Победоносная армия Германии, вдохновляемая Адольфом Гитлером, выходит к берегам Волги, и скоро будет взят Сталинград. А это — полный крах Советского Союза.

Но вот беда — в Нагорном никак не могли настроить молотилку. Трактор завели, шкив приобрели, не новый, но еще прочный, а сам механизм молотилки не хотел работать, сопротивлялся. Тем более, что и уехавшего с летчиками Степана в селе некому было заменить. Не раз вспоминали о его золотых руках. И подумывал Свирид Кузьмич о старом способе обмолота снопов — цепами. И уже дал приказ каждому двору: отыскать в сараях заброшенные цепы, наладить их, а у кого не имелось старых цепов, требовалось сделать новые-мастерство ведь нехитрое, привычное для крестьянина.

— Ну что ты возишься, как жук в навозе! — сердился староста, топчась вокруг молотилки.

— А я вам что — механик? — огрызнулся Митька, вытирая замасленные руки о такую же замасленную рубаху, определить цвет которой теперь было совершенно невозможно.

Неизвестно почему, но именно ему приказал Свирид Кузьмич заняться ремонтом. Видимо, потому, что Митька был закадычным дружком Степана, который хорошо знал технику, в том числе и сельскохозяйственную.

— Кем немцы прикажут, тем и будешь, — злился староста. — Даже висельником! — саркастически усмехнулся Свирид, но от этих слов у Митьки мороз пополз по спине. — А пока я тебя заставляю, учти это…

— Учту, — буркнул Митька, с трудом отворачивая очередную заржавевшую гайку.

Рядом с отцом со злорадной усмешкой на губах прохаживался Оська с видом важной персоны, и это особенно усиливала его одежда: штаны итальянского солдата и китель венгерской армии, не хватало только красной повязки с белым кругом и свастикой посередине. Это он подсказал отцу заставить Митьку наладить молотилку, прекрасно зная, что тот в технике ни бум-бум. Мог бы сделать это Виктор, но его Оська держал про запас. Отремонтирует Митька молотилку — хорошо будет для отца, не отремонтирует — посчитают за саботаж, получит взбучку, ладно если только одними плетками, а то могут и покрепче наказать этого гармониста, к игре которого Оська относился с откровенной завистью, ибо ему медведь на ухо наступил в первый же час рождения. «Сволочь, — скрипел зубами Митька, — я тебе еще припомню, дай срок!» В свободные часы от других работ под надзором полицаев приходили к Митьке Виктор и Тихон. Тихон в технике также был полным профаном, выполнял обязанности «подай-принеси», таскал всякие железяки, поддерживал, крутил ключом какие-нибудь болты, на которые ему указывал Митька. А Виктор помогал много, не потому, что горел желанием поскорее обмолотить колхозный хлеб и отвести его немецким властям, а, как он сказал Митьке, из-за боязни, что могут наказать друга, обвинить неизвестно в чем.

— Как это — неизвестно? — вытирал грязным кулаком под носом Митька и с силой, зло стучал молотком по внутреннему устройству молотилки, в котором только-только начал немного разбираться. — Не заработает вот это старье — меня поставят к стенке… Так что выручайте, ребята, иначе пропадай, моя головушка… Такой гармонист погибнет не за понюшку табака!..

— И тебя жаль, Митя, и хлеб отдавать фрицам тоже сердце кровью обливается, — сплюнул в сторону Виктор.

— И не говори! — кивал головой Тихон, с трудом накручивая гайку на болт, торчащий из двигателя молотилки. — У нас в хате хоть шаром покати, ни куска хлеба, а эти, — он боязливо оглянулся, осмотрелся вокруг, — а эти нелюди под угрозой расстрела запрещают не только на мельнице зерно молоть, но даже в ступе толочь!.. А?

— Я же говорю: сволочи! — ругался Митька, продолжая ремонтировать агрегат. — Я б эту молотилку сжег!..

Уже несколько дней без хлеба сидели в землянке Захар Денисович и Акулина Игнатьевна.

— Пошел бы в полицаи — глядишь, меньше б знали нужду, — украдкой намекала Акулина мужу.

— А потом наши придут и меня опять по этапу! — сердился Захар. — Лучше молчи, старая!.. И без тебя на душе тошно…

— Да придут ли?…

— Я не сомневаюсь, — прошептал Захар, поглядывая на дверь землянки. — Я вон сколько дней домой шкандыбал… Страна бесконечная!.. Никакие немцы всю ее не пройдут, выдохнутся, а после назад драпать станут… Так уж не раз было, — он почесал за ухом, которого за густо обросшими рыжими волосами не было видно, и твердо пообещал: — Хлеб я добуду…

— Аль попросишь у кого?

— Пока скирды не обмолочены