Обагренная кровью - Николай Иванович Ильинский
Выползая из кустов, Оська вдруг натолкнулся на недавно обмолоченный сноп. Так и есть: поджигатель скирд — скрывавшийся летчик, а Захар — его помощник, чего Оська никак не мог взять себе в толк. Ведь Захар бывший зек, его судила советская власть и отправила валить лес в холодную Сибирь. Он должен был бы с радостью встречать своих освободителей — немцев и мстить, мстить коммунистам, пойти в полицаи, как предлагал ему отец, а он, наоборот — идти в полицию категорически отказался и скрывает в своей берлоге летчика, которого столько времени безуспешно разыскивают каратели и за которого обещают большое денежное вознаграждение.
С большим трудом сдерживал себя Оська, а его так и подмывало побежать в управу, отыскать отца и сообщить ему новость. Но отец в степи, подгоняет людей, чтобы они дружнее молотили снопы: немцы обещали приехать на днях за зерном нового урожая, их армии нужен был хлеб, много хлеба! И если Свирид не подготовится к их приезду, его сурово накажут, не посмотрят на то, что он горячий сторонник нового порядка и является в Нагорном старостой. Арест летчика, подумал Оська, станет козырной картой для отца, немцы в любом случае не только не накажут его, а наоборот, благодарить станут. Полицаи тоже там, в степи, смотрят за порядком, охраняют скирды. В селе оставался дежурным по управе лишь Антоха Званцов. К нему и направил свои шаги удачливый сыщик. О Екатерине в этот момент Оська не думал. Поймать такую птицу, как беглый летчик, было для него важнее. А до строптивой Екатерины очередь еще дойдет.
В управе Антона не оказалось, чем он злостно нарушал дисциплину.
— Ищи его у Татьяны Крайниковой, — посоветовали Оське. — Она приболела и на работу не вышла, полицаи оставили ее дома…
Татьяна действительно болела, беременность все сильнее сказывалась на ее здоровье. Все еще не зная о ее положении, Антон продолжал ухаживать за ней, настаивать, чтобы она дала согласие на брак с ним после того, как он разведется с Зинаидой.
— Да не люблю я тебя, Антон, — откровенно признавалась Татьяна, лежа в постели с перевязанной платком шеей, хотя болело у нее не горло, а совсем другое, связанное с беременностью. — Кто добровольно выходит замуж за нелюбимого?
— Не верю! — не соглашался Антон. — Как это можно вдруг? То мечтала стать моей супругой, то — не любишь! Не ври! Ради тебя я с Зинаидой развожусь… Или не хочешь, что я полицейский? Так запомни: немцы у нас на века!
— Ну, это еще бабка надвое сказала, — зло сверкнула глазами Татьяна. — Рано хоронишь Россию, Антоха… Татаро-монголы сколько лет терзали Русь? Почти триста лет, а где они теперь?
— Зачем мне триста, мне хватит и тридцати лет жить так, как я хочу…
— И трех месяцев не пройдет, как ты будешь драпать вместе со своими хозяевами…
— Ты опять за свое, Татьяна! — повысил голос Антон, встал с табурета, на котором сидел у кровати, и резко двинул его ногой от себя, отчего тот с грохотом перевернулся вверх ножками. — За такие твои слова… Серьезно говорю, отдам я тебя мадьярам на ночь, они с удовольствием сорвут твой цветок!..
— Опоздал! — несколько нервно рассмеялась Татьяна. — Цветок уже сорван!..
— Как?!
— Как обычно… Не дай Бог, если люди узнают, что ты меня тяжелую мадьярам подсунул, они тебя на куски разорвут…
— Постой, постой, — полицай от неожиданности и злости стал захлебываться воздухом. — Как… как тяжелую?… Ты забеременела, что ли? Как?!
— Как, как, а вот так… Женщины это умеют! — снова усмехнулась Татьяна. — Спроси у любой…
— Кто же он, этот… производитель? Я с него с живого шкуру сдеру!..
— Руки коротки, Антон! Не достанешь!..
— Так кто же он такой… далекий?
— Званцов, — нехотя ответила Татьяна, решив, что шила в мешке не утаишь: очень скоро каждый в селе будет видеть ее состояние, да и зачем скрываться?…
— Витька, что ли?! — еще больше удивился Антон, только что перед этим видевший Виктора, который спешил с тока домой найти второй цеп, ибо первый, специально напрягаясь, расколотил в щепки — все свидетели, что он трудился исправно, а цеп старый, не выдержал, словом, никто не заподозрит его в саботаже.
— Не угадал!.. Александр… Сашенька мой!..
— Ах, тот, с медалью?… На железку клюнула?…
— На героя, Антон Перфильевич!.. На любовь!..
— Я плюну на эту любовь твою и разотру! — закричал полицай. — Да знаешь, что я с тобой, сукой, сделаю? — рука полицая потянулась к горлу девушки, в ярости он готов был задушить ее, но в этот момент постучали в дверь. — Черт! — Антон резко одернул руку и задом почти отпрыгнул от кровати.
Вошел возбужденный Оська.
— Вот ты где, Антоха! — бросил он, недовольно глядя на полицая. — Обязан в управе дежурить, а он… по девкам!.. Отцу доложу!..
— Я на минутку, вот Татьяна приболела, проведать пришел, — стал оправдываться полицай.
— Я летчика засек! — с гордостью и злорадством сообщил Оська. — Того самого… Вот где он у нас, — показал он сжатый кулак.
— Привалов Алексей, которого немцы ищут?! — открыто обрадовался Антон.
— Его!
— Где засек?
— В землянке Захара чалого… Спешить надо, а то ускользнет… Отцу бы сообщить…
— Некогда, Оська! Нельзя допустить, чтобы этот… — полицай глянул на Татьяну, которая, широко раскрыв глаза, с ужасом смотрела на обоих. — Этого… летуна… — сказать при девушке «врага» или «преступника» он не посмел.
— И еще… — Оська сделал паузу, готовясь такое невероятное сказать, после чего стены хаты задрожат. — И еще… возле землянки в кустах я обнаружил только что обмолоченный сноп пшеницы… По запаху соломы определил!.. Поджигатели скирдов — летчик и Захар, это они сожгли хлеб!..
— Захара пока не тронем, схватим Привалова… Захар от нас не убежит!..
— Негодяй! — плюнула Татьяна в сторону полицая. —