Я и моя судьба - Лян Сяошэн

Ознакомительный фрагментродиться, тут же и умерла бы, да еще и забрала бы с собой свою биологическую мать. Как я потом узнала, мое расположение в утробе было неверным, выражаясь медицинским термином, я заняла «поперечное положение». У всех акушерок такое положение плода вызывает большую головную боль, самым безопасным в подобной ситуации является кесарево сечение. Однако в тот момент сделать это было совершенно невозможно – для того, чтобы я появилась на свет, моя мама-директор пошла на огромный риск. В тот момент ей показалось, что ради спасения двух жизней рискнуть так все-таки стоит. Таким образом, не означает ли это, что жизнь мне дала именно приемная мать?

Я ласково звала ее «мама-директор».

Со своим приемным отцом я стала сближаться, лишь когда мне исполнилось три года – впрочем, раз уж в прописке указывалось, что я «дочь», а не «приемная дочь», то я должна называть его просто отцом. В большинстве случаев отец возвращался домой вечером, на следующий день к нему непрерывным потоком стекались какие-то люди, чтобы обсудить разного рода взрослые проблемы, поэтому сосредоточиться на мне у него не очень-то и получалось. Хоть я и называла его папой, причем ласково, мне все же думалось, что в основном он появляется дома из-за мамы и что любит он меня главным образом потому, что меня любит мама. Тогда мне казалось, что бабушка Юй гораздо ближе, чем папа.

Я не знала правды о себе, и благодаря этому мои детские годы прошли очень счастливо. Много позже я поняла одну жизненную истину – количество знаний зачастую обратно пропорционально уровню счастья. Чем больше человек знает, тем, скорее всего, меньше он счастлив. Соответственно, меньшее знание или даже вовсе незнание чего-либо иной раз делает людей гораздо счастливее. Подумайте сами, если человеку известна какая-то правда, но он не может или боится говорить о ней, намереваясь унести ее с собой на тот свет, – что он должен чувствовать на пороге смерти? А если человек не в состоянии спокойно умереть, о каком вообще счастье может идти речь?

В Юйсяне все были рады тому, что я стала дочерью директора Фан Цзинъюй и заместителя мэра Мэн Цзысы. Когда мама-директор оформляла мою прописку, то представила пояснительную записку, в этой записке она давала обещание: независимо от того, в какой момент со мной захотят познакомиться мои биологические родители, она будет с ними приветлива и не станет препятствовать нашей встрече.

Помимо работников полиции, которым была известна правда о моем происхождении, о ней знали всего лишь несколько человек, среди них и бабушка Юй. Все они держали язык за зубами. Наверняка им было нелегко хранить эту тайну, но это был тот редкий случай, когда знание не влияло на собственный уровень счастья. В народе к таким людям всегда относились положительно, говоря, что они «своими устами накапливают добродетель». Они уважали и мою маму-директора, и моего папу – заместителя мэра, доказывая это тем, что держали язык за зубами и разделяли с родителями их счастье от подобного дара небес. И в самом деле, с моим появлением эта семья разрослась сразу до четырех человек (родители относились к бабушке Юй как к члену семьи, да и сама она уже с ними сроднилась), я принесла радость и смех, которые редко встретишь в семьях без детей, да и разговоры с гостями зачастую тоже крутились вокруг меня.

Когда мне исполнилось три года, я пошла в детский сад. В то время в нашем городе работал лишь один детский сад, его открыли для семей руководящих работников и известных личностей. Будучи госучреждением, он подчинялся административному отделу уездного правительства. Разумеется, те руководители, которые уже вышли на пенсию, также относились к числу руководящих работников. Во время больших праздников по заведенному обычаю их навещали руководители самых разных подразделений. Что касается известных личностей, таких тоже хватало – среди представителей Единого фронта из ведомств культуры и народного образования было немало жителей Юйсяня. Кроме того, поскольку раньше в городе имелась своя театральная труппа, то во время «культурной революции» в ее составе выявили сразу несколько реакционных авторитетов из мира искусства. Что же касается мамы-директора, то она из всех знаменитостей считалась самой знаменитой.

Все в нашем городе, от руководящих лиц и знаменитостей до самого простого люда, обращаясь к моей маме, называли ее директором Фан; я впитала это с самого детства, поэтому уж и не припомню, с какого возраста в разговоре с другими я также козыряла выражением «моя мама-директор».

Я говорила так для того, чтобы другие сразу поняли, с кем имеют дело. Когда до людей доходило, кто я такая, они тотчас начинали смотреть на меня другими глазами, их отношение ко мне менялось – взрослые отвешивали мне комплименты, а дети исходили завистью.

Мне это очень нравилось. Мое тщеславие было полностью удовлетворено.

Тщеславие имеется у всех, и никакие доказательства тут не требуются.

Мне кажется, что так называемое тщеславие есть не что иное, как эмоция. Если сами вы ничего не сделали, но на вас смотрят какими-то другими глазами, или же если вы все-таки что-то сделали и на это обращают внимание, хотя ваш поступок того не заслуживает, и вы этому вниманию радуетесь, – вот это-то и называется тщеславием.

Спрашивается, с какого же возраста человек может ощущать тщеславие?

Разумеется, это индивидуально.

Конкретно у меня оно появилось, когда я пошла в детский сад.

Поскольку детский сад был особенный, то всех родителей он полностью устраивал – а родители являлись людьми непростыми. Директором этого заведения работал вышедший на пенсию директор начальной школы, а воспитателями – исключительно выпускницы средней школы высшей ступени, которые соответствовали определенным критериям.

В детском саду ко мне проявляли повышенную заботу. Такую особую заботу директор и воспитатели проявляли к детям секретаря парткома и начальника уезда, но обо мне заботились ничуть не меньше.

У каждой семьи имелась няня, которая приводила детей в сад, а потом уводила их домой.

В то время никто в Юйсяне не возил детей на машинах – кроме принадлежавших парткому и уездной управе пары-тройки машин марки «Шанхай» да военного джипа с брезентовым верхом в городе не имелось ни одного личного автомобиля. Без джипа городу было никуда, ведь руководству приходилось ездить по горным деревням, джип с большим дорожным просветом в этом смысле вещь незаменимая, никакой легковушке с ним не сравниться.

Ну а няни доставляли ребятишек кто как: кто – на закорках, кто – в охапке, кто – на велосипеде, кто – в коляске. В любом случае расстояния у нас были небольшие, так что добраться куда-либо не составляло труда.

Каждый день, когда наступала