Я и моя судьба - Лян Сяошэн
И покуда я восседала в своей коляске, бабушка Юй неторопливо катила ее перед собой, попутно делая какие-то покупки, и где бы она ни проходила, повсюду привлекала к себе внимание. И надо сказать, это обстоятельство бабушку Юй весьма радовало.
Дом, в котором я росла, совершенно справедливо подходил под описание усадьбы. Он располагался в тихом переулке и являлся собственностью семейства Фан, во время «культурной революции» его конфисковали, но после ее окончания вернули моей матери.
Мой дом занимал площадь более половины му[19], высокие и узкие двустворчатые деревянные ворота, которые прекрасно сохранили крепость, открывали вход во двор, и пусть украшавшие их медные уголки свой блеск уже потеряли, два медных кольца-колотушки, за которые хватались входящие, сияли как новенькие. Петли на воротах неоднократно меняли, поэтому они никогда не скрипели. Никакой стены-экрана на пути к дому не стояло, так что за воротами сразу открывался вид на главную комнату. Она представляла собой гостиную размером около тридцати квадратов, где стояли ротанговые и деревянные стулья, – за беседой здесь могли разместиться человек восемь. К гостиной примыкала другая комната размером около четырнадцати квадратов, то был общий кабинет родителей. В правом флигеле находилась их спальня с отдельным санузлом, туда я практически никогда не заходила. В левом флигеле располагалось сразу три маленькие комнатки – в одной из них в детстве жила я с бабушкой Юй; в другую я переместилась, когда пошла в школу, а еще в одной размещалась кухня. По обе стороны от ворот находились туалет и кладовка для всякой всячины. Все помещения в нашем доме, включая кладовку и туалет, были выложены из кирпича и дерева; до уровня окон шел серый кирпич, а выше подоконников дерево отменного качества; а вот крышу покрывала традиционная черепица. Она не только радует взор, но еще и выгодна с экономической точки зрения – в случае ремонта достаточно поменять всего одну или несколько плиточек, что не требует больших затрат.
Вокруг дома располагался большой сад – по крайней мере, в детстве он казался мне именно таким, – где росли османтусы, яблони, бунгенвиллеи. Перед окнами главной комнаты и примыкающих флигелей красными или желтыми цветами распускались канны. Поскольку здесь имелся сад, я считала, что нашему жилью отлично подходит слово «усадьба».
По правде говоря, дома с садами редкостью не считались – думаю, ими владела примерно треть горожан. Единственное, что отличало одну усадьбу от другой, – это размер и степень ухоженности. Полы во всех домах, включая наш, были кирпичными. В Юйсяне достаточно высокая влажность, поэтому деревянные полы здесь быстро портятся. Дома простых людей здесь в основном тоже из дерева и кирпича; единственное, в целях экономии нижнюю часть дома иногда выкладывают из камня.
В те годы все здания с канализацией концентрировались в двух переулках. Переулок, в котором стоял мой дом, назывался Цяньсян. В народе эти места именовали цивильными переулками, а проживающих там горожан – цивильными людьми. Говорят, такие выражения появились еще в период Республики[20], в основном так сложилось из-за того, что там проживало много молодых людей, которые, отучившись в главных университетах Китая или даже за границей, получили прозвание культурных людей новой формации. Однако к жителям цивильных переулков простой народ испытывал сугубо зависть, а не ревность – в конечном счете, разница между ними была обусловлена историей, и память об этом передавалась уже несколько поколений подряд. Жители цивильных переулков, оставшиеся в своих домах после образования КНР, вне зависимости от возраста, вели себя крайне осмотрительно и старались ничем не выделяться. Кто иногда и выделялся, так это, наверное, моя мама-директор. Если она начинала на чем-то настаивать, то перед ней робело даже руководство уезда. Однако в таких случаях она всегда радела за интересы общества и народа и при этом, если дело касалось сугубо ее лично, никогда не скандалила.
В детстве от людей, которые впервые приходили к нам в гости, я часто слышала самые лестные отзывы как о нашем доме, так и о цветущем саде. Особого значения я этому не придавала, тогда мне еще не доводилось видеть, как живут другие, я думала, что все дома точно такие же, как наш. К тому же для ребенка, который еще не ходил в школу, вопросы благополучия, размера и убранства дома, наличия сада и того, как он выглядит, практически не имели значения; самым важным было то, что меня безгранично любили папа, мама и бабушка Юй. Кроме того, меня волновало, насколько уважительно к ним относятся другие. Не знаю почему, но этот пунктик имелся у меня с самого детства. В общем, как и для большинства детей, которые никогда не бывали в гостях у других, дом для меня являлся тем местом, где прежде всего царила теплая атмосфера.
Совершенно естественно, что я пошла в самую лучшую начальную школу уезда.
Мне очень хорошо запомнилось, как, став ученицей, я любила на все лады расхваливать свою маму-директора перед одноклассниками.
В итоге мама об этом узнала.
Как-то раз она мне сказала:
– Ничего плохого в твоих словах нет, но при других лучше так не говорить. Лучше расскажи про это папе или бабушке Юй, вот этим ты меня очень порадуешь. В общем, такие разговоры можно вести только дома. И хорошенько запомни, доченька, категорически нельзя расхваливать перед кем-то своего папу – заместителя мэра – ка-те-го-ри-чес-ки! Запомнила?
Напуганная серьезным тоном мамы, я смотрела на нее, широко раскрыв глаза и забыв, что следует как-то отреагировать.
– Что, выросла и не желаешь слушаться? – строго спросила она.
Опомнившись, я закивала, готовая вот-вот разрыдаться.
– Так и скажи, что запомнила. На вопросы взрослых следует отвечать.
Мама, видимо, намеревалась дождаться от меня четкого ответа.
– Запомнила, – сказала я, и в тот же миг из моих глаз, словно жемчужинки с оборванной нитки, покатились слезы.
– И не будь такой обидчивой. Нехорошо плакать, когда с тобой разговаривают взрослые. И тем более нехорошо хвастаться родителями. Это отвратительно, такие дети противны, поняла?
– Поняла.
Поцеловав меня, мама вышла из комнаты, при этом дав знак стоявшей за дверью бабушке Юй, чтобы та не смела меня успокаивать.
Я чувствовала себя обиженной.
Мне, второклашке, было трудно понять, что же такого плохого в том, что ребенок гордится своей мамой и
