Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

Мне пришлось пойти на эту уловку, чтобы сломить сопротивление Тимофеевой.

Я знала, что никакой дистрофии нет. Я просто хотела еще раз увидеть Снежану. Я не понимала причины этого желания, идущего вразрез с логически-холодным голосом рассудка, но не хотела уходить, не повидавшись с девочкой.

– Пётр Вениаминович запретил встречи Снежаны с вами.

– Кто такой Пётр Вениаминович?

– Наш психиатр.

– Ясно.

– Зоя Евгеньевна, оставьте этот тон. Мы не тюремщики, а дети – не жертвы экспериментов карательной психиатрии. – Тимофеева помолчала. – Я не обязана объяснять, но все же объясню. Вчера, когда вы ушли, Снежана долго не могла успокоиться. Ей даже пришлось сделать укол. Разумеется, я рассказала Петру Вениаминовичу о том, что произошло в этом кабинете. Включая вашу схожесть, из-за которой Снежана вначале приняла вас за мать. Пётр Вениаминович сказал, что психика девочки травмирована, лишние потрясения могут не только отразиться на ее здоровье, но и исказить результаты тестов, назначенных на завтрашнее утро. Я с ним согласна. Вы не понимаете специфики работы этого учреждения. Когда я говорю, что вам незачем встречаться со Снежаной, то руководствуюсь исключительно заботой о ее благополучии. Если не можете этого понять – примите как данность. А сейчас прошу меня простить. У меня много работы.

Покидая интернат, я чувствовала себя нерадивой ученицей, которую отчитала у доски строгая учительница. Я могла бы, конечно, обидеться на Тимофееву, но она всего лишь передала распоряжение психиатра. Умом я понимала, что это распоряжение, в общем-то, вполне обосновано, но сердцем принять не могла.

Снежана запала мне в душу – с первой минуты, как я ее увидела.

Через два дня, в субботу, я собралась по магазинам. Накануне выдали зарплату, нужно было пополнить холодильник. Работу над диссертацией пришлось на время приостановить, потому что читальный зал библиотеки больше не мог мне ничего предложить. Я заказала наложенным платежом из Красноярска несколько новых пособий, но доставка ожидалась только через неделю. Можно было, конечно, поехать в Богучанскую библиотеку, но на это ушел бы целый день, который я решила посвятить накопившимся за неделю бытовым делам. К тому же меня в любой момент могли вызвать в приемный покой: за последние две недели в поселке произошло несколько случаев менингококковой инфекции, преимущественно у детей.

Нина с утра отправилась в Дом быта, как она выразилась, «наводить личный марафет». Она заранее записалась к маникюрше, парикмахерше и портнихе (к последней – чтобы расставить в талии платье, которое стало ей мало). В прошлую субботу Нина познакомилась на танцах с бригадиром вальщиков, недавно переведенным в Таёжный с противоположного берега Ангары. Звали его Роберт. Он пригласил Нину на ужин в «Улыбку», поэтому сегодня она хотела выглядеть, по ее словам, сногсшибательно. Единственное, что мне удалось из нее выудить, это то, что Роберт не женат. Это прибавляло ему очков и вселяло надежду, что на этот раз у Нины все сложится удачно. Я искреннее хотела, чтобы она обрела счастье с достойным человеком.

Путь в магазин проходил мимо интерната. Голоса детей я услышала издалека: как и в прошлый раз, было время послеобеденной прогулки. Поравнявшись с калиткой, я замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась, пытаясь разглядеть через узорчатые прорези знакомое лицо.

Взрослых поблизости не было. Это меня неприятно удивило – любой ребенок при желании мог беспрепятственно покинуть территорию интерната, – но в то же время помогло решиться на поступок, который при обычных обстоятельствах я бы не совершила.

Я открыла калитку и направилась к группе младших детей, играющих на площадке.

Снежана сидела в стороне от всех, на деревянном ободке песочницы, и елозила ногами, обутыми в резиновые сапожки, по месиву талого снега.

«Почему на ней резиновые сапоги, а не теплые, как у других детей? – была моя первая мысль. – Она же простудится!» Но в следующую минуту жалость перекрыла остальные чувства, спазмом сжав горло.

– Снежана! – позвала я чужим голосом. – Снежаночка…

Девочка не вскинула голову, как это сделал бы обычный ребенок, а особым образом вывернула шею, словно совершала некий ритуал. Я уже знала, что это вызвано дискомфортом или болью, на которую она или боялась, или не догадывалась пожаловаться. Несколько секунд Снежана смотрела на меня, не узнавая, а потом вскочила, подбежала и обняла мои колени.

Я погладила ее по вязаной шапочке с помпоном, борясь со слезами, пытаясь что-нибудь сказать, но слова застревали в горле.

– Я тебя ждала! – Она запрокинула лицо и посмотрела на меня со смесью наивной радости и осуждения, как могут смотреть только дети. – Почему ты не приходила?

– Так получилось…

– Теперь ты не уйдешь? Останешься со мной?

Я не ответила, продолжая машинально гладить Снежану по голове. Потом присела перед ней на корточки, заглянула в глаза – свои глаза – и спросила:

– Как ты поживаешь?

Она насупилась и отвернулась, словно обидевшись на этот глупый, ненужный вопрос.

– Ты меня заберешь отсюда?

– Снежаночка, я…

– Забери. – Она сдвинула брови. – Или я сама уйду.

– Куда уйдешь?

– Домой. К маме.

– Твоя мама теперь далеко.

– Она уехала?

– Да, – ложь давалась мне нелегко, но выхода не было. – В другой город.

– А тот дядя не так сказал.

– Какой дядя?

– Который вчера заставил рисовать разные картинки и вопросы задавал. Он сказал, мамы больше нет. Все дети, которые здесь, они тоже без мам живут.

– Ясно… – Я помолчала. – Подожди немного, я скоро вернусь.

– Нет. – Снежана вцепилась в мое пальто. – Не уходи!

– Поиграй пока с теми девочками.

– Они меня прогнали. Не захотели со мной играть.

– Ну тогда покачайся на качелях. Умеешь раскачиваться?

– Умею. Но не могу. Ручка болит, – она вытянула вперед левую руку, согнутую в локте.

– Скоро не будет болеть. Ну же, будь хорошей девочкой. Пусти меня.

Торопливо шагая к крыльцу, я то и дело оборачивалась. Снежана стояла на том же месте и смотрела мне вслед. На ее лице застыло выражение растерянности и обиды.

– Где я могу найти Петра Вениаминовича? – спросила я у пожилой женщины, которая мыла пол в вестибюле.

– Доктора Марченко-то? – женщина разогнулась, потирая затекшую поясницу. – Он у себя, я только что у него убирала.

– А где его кабинет?

– За угол сверните и сразу увидите дверь.

Кабинет психиатра оказался небольшой комнатой со столом, парой стульев, кушеткой и этажеркой, на которой были разложены пластмассовые машинки, мячики, куклы и раскраски. На окне висели ситцевые занавески и стояли горшки с цветами. Коренастый, с залысинами, мужчина в белом халате поднял голову от журнала, в котором что-то