Шарики патинко - Элиза Шуа Дюсапен

Акварели. Бежевые тона. Огромный Эрнест в детстве казался еще больше. Селестина, наоборот, меньше. Они ставят палатку в лесу, и вскоре там поселяется бездомный. Меня удивляет экономное использование слов при значительном объеме. Когда мама читала мне эту сказку, в ней было много событий. Селестина пошла в школу, познакомилась с книгами, которые обогатили историю знаменитыми сюжетами, Эрнест влюбился в белую медведицу, с которой встретился в холодных странах. Сейчас я ничего этого не могу найти ни в тексте, ни в рисунках. Неужели мама это сочинила сама? Я просила ее читать медленно, чтобы удостовериться, что она ничего не выдумывает. Но сама я тогда еще читать не умела. А когда научилась, принялась за другие книги.

Вот и конец. Бездомный ушел, оставив подарки неизвестным хозяевам. Я закрываю книгу.

Медведь и мышонок. Странная парочка из сказки. Собственно, Селестина — сирота, чью маму съела кошка. И, если подумать, разве огромная сутулая спина Эрнеста не свидетельствует о том, от какого груза давней печали он освободил Селестину, приютив ее у себя? Я так никогда и не задала этот вопрос.

Шлепанье мокрых ног заставляет меня поднять голову. Миэко в материнском пеньюаре предстает передо мной и указывает на буклет «Деревни Хайди».

— Я была там с классом. Ничего особенного.

— А я бы хотела там побывать.

— Предупреждаю: это для детей.

Она делает глубокий вдох и прерывисто выдыхает.

— Тебе тяжело дышать? Я часто вижу, как ты так открываешь рот.

Она трясет головой и говорит, что все хорошо. Потом, увидев «Эрнеста и Селестину», спрашивает:

— Можешь мне почитать?

Я начинаю с первого абзаца, но она показывает мне страницу в середине:

— Я хочу отсюда.

Мы гасим свет, оставляем только бра возле дивана. По мере чтения я чувствую, как Миэко все тяжелее и тяжелее опирается на меня. Наконец она засыпает у меня на коленях. Так нас и обнаруживает Анриетта. Я не шевелюсь, боясь разбудить девочку. Когда я встаю, чтобы покинуть их, Миэко взмахивает рукой, чтобы подать мне знак, но издалека, как Селестина Эрнесту из палатки при свете карманного фонарика.

Назавтра Анриетта присылает мне сообщение. Миэко хочет поехать в «Деревню Хайди». Анриетта предлагает мне отвезти ее туда двадцатого, после чего, если я пожелаю, мы отпразднуем мой юбилей у них дома. А до того времени они проведут неделю на спа-курорте в Окинаве. Тон письма прохладный. Меня слегка обижает, что ни одна из них не сказала мне о поездке на курорт. Анриетте я не называла дату своего рождения. Видимо, Миэко сообщила ей. У меня ничто не запланировано на этот день, я даже не говорила об этом с бабушкой и дедушкой. В любом случае, в их представлении мне уже исполнилось тридцать лет, поскольку корейская традиция отсчитывает возраст с момента зачатия. Я принимаю приглашение.

Без Миэко я чувствую себя неприкаянной. Много времени провожу в своей комнате, изнывая от жары. Хотелось бы посетить музей, пройтись по кварталу, но я знаю: пока я остаюсь в доме, бабушка спокойна. Она вполголоса напевает колыбельные по-корейски, всегда один и тот же неизвестный мне мотив. Ничего похожего на то, что она пела мне, когда я была маленькая. Иногда я иду на прогулку на кладбище, где поют сверчки. Выхожу на тихую улицу позади станции, потягивая напиток из глазированного риса, сижу на лестницах, где собираются, кажется, все кошки квартала.

Через две недели надо отправляться в путь, а дедушка так и не подтвердил дату нашего отъезда. Я больше не решаюсь его спрашивать. В ожидании я навожу справки на железной дороге. Нужно сесть в поезд «Синкансэн», следующий на восток через Киото и Хиросиму. Дорога занимает пять часов. Для двух стариков это долго. Я обнаруживаю, что остров Миядзима, куда Миэко ездила с отцом, расположен всего в нескольких километрах от Хиросимы. Можно сделать там остановку.

Я говорю об этом с бабушкой и дедушкой. Они согласны и предоставляют мне свободу выбора. Отвечают рассеянно, не отрываясь от телевизора.

Время от времени я играю с бабушкой в «Монополию». Но сегодня, вскоре после начала партии, она указывает в сторону моей комнаты и говорит:

— Ok, ok, go, go.

Я делаю вид, что возражаю, задерживаюсь ненадолго и одновременно с облегчением и грустью спускаюсь по лестнице.

Через потолок я слышу, как они разговаривают. Дедушка упоминает патинко. Среди посетителей появляется все больше женщин. Но они не чувствуют себя в безопасности, и мало кто из них курит. Сегодня во многих салонах существуют отдельные залы для курящих и для женщин, где предоставляют услуги по присмотру за детьми. Возможно, ему следует подумать об изменениях в «Глянце».

Я раздражена. Я вообще не слышу, чтобы бабушка с дедушкой говорили о Корее. Наше путешествие приближается, а мне кажется, что они намеренно его оттягивают, пишу я Матьё. Дело вообще не сдвигается с мертвой точки. Я начинаю подозревать, что в конце концов мы никуда не поедем. Он отвечает, что я должна понять стариков: вероятно, они в тревоге, ведь в их родной стране все изменилось, они так давно покинули ее. Нужна ли мне помощь? Он может взять билеты, помочь мне с переводом. Нет, сама справлюсь, отвечаю я, уязвленная. Я займусь этим. Все хорошо. Что до него, то диссертация почти закончена, впереди уже замаячил финал. Матьё желает мне счастливого юбилея, в тот день написать мне не сможет, но обещает поздравить меня после моего возвращения.

Мне хочется марципана. Жирного, утешающего. Давным-давно мама разводила его для меня в воде и давала в детском рожке, даже когда я уже вышла из возраста грудного вскармливания.

Я побила свой рекорд в тетрисе: в течение нескольких дней не могу пройти пятнадцатый уровень.

__________

Дни понемногу становятся короче. В семь часов вечера небо уже черное. Лежа на полу, я смотрю в окно. Женские икры, мужские ботинки, каблуки, искривленные весом тела и долгим ношением обуви. Шаги клерков — я узнаю их по деловым костюмам, по напряженной походке. Ноги людей, в основном спешащих, реже медлящих. Часто я поворачиваюсь и никого не вижу, но тогда их тени движутся по стене моей комнаты, искривленные, увеличенные в свете ночных фонарей. Иногда у окна останавливается такси, и шофер спит, прижавшись лбом к рулю.

Я иду в Family Mart купить шампунь. Беру с миндальным молоком, мой любимый, увлажняющий. Через заднюю дверь вижу