Термитник 2 – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

сытного и пьяного застолья наш танцор сказал брату, что приехал не в гости, а хочет вступить в права наследства, ведь отец умер не так давно, ещё можно документы подать и получить то, что по праву обоим братьям и полагается. Спать пошёл в овин, соскучился по запаху свежего сена, надоело же сценическую пыль глотать! Зарылся с головой в стожок. Да и не проснулся. Говорили, что много выпил. Износился, дескать, когда по сцене носился, как скаженый. Да и не пил ведь никогда. А тут у брата самогонка своя, чистая как слеза, тутовая. Вот оно и стряслось. Летал, летал летун и приземлился. Повезло, что на родине, а не на гастролях в какой-нибудь Праге. Вот и ляжет теперь рядом с отцом. И подворье делить не придется.

28. Голос

Наслаждайся моментом. Завтра может всё измениться. И даже зная это правило обыденной жизни, она не могла себя уговорить жить в своё удовольствие. Зато всегда доставляла удовольствие другим. Своим мужьям и любовникам – с отягчающими последствиями в виде абортов и выкидышей. Зрителям своим голосом с неповторимым тембром. Родителям своей известностью и подарками, привезёнными с гастролей из разных стран. Сестре деньгами то на машину, то на дачу под Выборгом. А себе – только опустошающую усталость после спектаклей в лучших оперных театрах мира. «Знаешь, – сказала она однажды сестре, всю жизнь проработавшей в паспортном столе, – ты мне не завидуй. Ведь я пою не голосом, а всем телом. Когда высокую ноту беру, чувствую, как матка наизнанку выворачивается! Такой голос – это наказание, а не подарок. Мучение, а не удовольствие. Но я обречена петь. Голос разрывает меня изнутри, когда не пою. Это он мною владеет, а не я им обладаю». Трудно поверить, но она с молодости ни разу не была на курорте. Не любила солнце и море и не умела плавать. Любила северные леса и грибную охоту, но давно жила в Европе, где всего этого не было. Знала ли она, что несчастна? Нет, конечно же. Понимала ли, что каторжанка, несущая на теле тяжёлый сценический костюм, а на лице душную маску из грима? Ой, вряд ли. Вот сейчас она уснула в самолёте по пути в Австралию на оперный фестиваль. И приснилось ей, что голос вылетел из нее голубым комочком и воспарил лёгким облачком над спящими пассажирами. А потом словно бы вырвался вон и полетел впереди самолета, да и растворился в небе. Внутри у неё стало как-то пусто и легко. Она даже рассмеялась во сне от радости.

Уже в гостинице она поняла, что это был не сон. Голос к ней не вернулся. А действительно улетел, исчез, испарился. Спектакль с её участием перенесли. В клинике предложили операцию: на связках нашли узелки. А она вдруг поняла, что свободна. И может теперь, пока она тут, в Австралии, слетать на коралловые рифы. С детства мечтала. Там, говорят, есть такие коралловые отмели, где можно ходить по колено в воде, и волшебные рыбки сказочной красоты будут щекотать тебе кожу. Она теперь сможет наслаждаться! И наконец-то отдохнёт. Потому что голос просто гостил в её теле. А теперь улетел и растворился в небе над океаном. Освободил её для жизни. А вот просто так – жить – она, как оказалось, не умела. И научить было некому. Не антерпренёру же, жадному греку, грабившему её на записях и на контрактах с фирмой Sony.

И тут в дверь гостиничного номера постучали и поставили к её ногам корзину с цветами и запиской. Пётр! Да, Пётр. Ах, нет, Павел! Опять прилетел на её спектакль из Сибири! Он повсюду за ней летал уже много лет. Нефтяные деньги позволяли. Он любил её голос. А вот полюбит ли её без этого голубого облака внутри…

И она написала ему в WhatsApp. И назначила встречу на Больших коралловых рифах.

29. Сидите дома

Они очень любили ездить, летать, путешествовать. Как лето, так муж в тайгу на охоту – рыбалку. Как зима – так она на Гоа.

Это будет короткая повесть. Они очень любили друг друга. И умерли в один день. Потому что муж в тайге подхватил однажды именно того самого – опасного – клеща, одного из миллионов. А к ней, блаженно балдеющей на океанском берегу, однажды внедрился под кожу неведомый насекомый зверь. И стал отравлять сначала организм, а потом и саму жизнь. Сколько ни рыли ей кожу врачи невидимыми лучами – не нашли, отчего она слабеет. Кожа отслаивалась и свисала клочьями. И муж ничем не мог помочь, потому что лежал в энцефалитном параличе.

После их смерти взрослые дети решили их кремировать, чтобы избавить дом от заразы.

Но даже в небо они вознеслись вдвоём. Их дымы пересеклись и слились воедино.

30. Козья тропа

И вот по этой узкой извилистой козьей тропе, среди сухих колючих кустов, цепляющихся за кожу, а летом он всегда ходил в шортах, и царапающих её до крови, ему приходилось ходить каждый день, как ни странно, за козьим молоком для сынишки, у которого к пяти годам обнаружился рахит и малокровие. «В наше-то время! – презрительно заметила теща, словно именно он был в этом виноват. – Вот к чему приводит незнание родословной мужа или жены! Кто чем и когда болел, отчего так рано, допустим, умерли у кого-то в семье дедушки и бабушки». Тёща знала, что говорила: была кандидатом наук и главным врачом туберкулёзной больницы.

«У нас все по женской линии жили за девяносто, при полном уме и памяти! – защищался Кирилл. – А мужчины жили недолго, потому что погибали в войнах и революциях. Умирали здоровыми – до немощи не доживали». Да и вообще, этот рахит болезнь какая-то несовременная. Это вроде того, как если бы на кого-то сейчас цинга напала! При изобилии-то витаминной продукции на прилавках городов. «Вот поди ж ты, даже смартфон не знает слова «рахит», всё время правит и пишет «раритет». Вот раритет это и есть…» – с досадой думал Кирилл, отдирая репьи от густых волос на ногах в ожидании, пока пожилая хозяйка козьего подворья вынесет ему банку с молоком свежего надоя. А сынишку ему было жалко: при тонких ножках такой тяжёлый огузок, впалая грудь и вялый, вечно вздутый животик. Сам он был крепко и надёжно сколочен. Никогда и ничем не болел. В юности занимался скалолазанием. С женой там и познакомились – на