По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков
Летчик живет в огненной стихии. За миг до огня. Или даже посреди огня.
Но иногда в синеве небес бывает холодно.
Холодно, одиноко и хорошо…
И уж слепни там не досаждают!
Арсений звучно пришлепнул на шее слепня. Продвигались они ходко, лошади уже были приучены к этим лесным тропам. Солнце окончательно развеяло хмарь, и ели звонко зеленели в голубом небе. Где-то в стороне прогудел самолет. Арсений, затаив дыхание, прислушался. Это шел несомненно «ишачок». Может, Перец с Буддой?
Его разыскивают?..
Да уже сколько дней прошло…
Арсений пытливо всматривался в небо сквозь ветви елей и берез.
Гудение моторов смолкло.
От аэродрома сюда лететь – пару десятков минут, а то и меньше. А пешком или на лошади чапать и чапать. Тем более что кругом дремучий лес да болотные топи.
Вот и они выехали к болоту. С виду – веселый сочный луг. Так бы и пустился вскачь, пролетел с ветерком. А на самом деле – трясина под травой-муравой. Так и ухнешь с головой в прорву.
Кугучев обернулся. Исай подъехал к нему. Болото можно было обогнуть слева или же идти через него, по тропе, как понял Арсений, и они совещались, какой путь выбрать. Прямиком через болото ближе, но партизаны вообще не любили открытых пространств. Партизан действительно лесной человек, ну, может, и горный, по рассказам Дона Педро Гвоздивцева.
Решили пойти через болото. И пошли. Снова по едва заметной тропинке. Спешились и вели лошадей в поводу.
На болоте лютовали комары и слепни. Они залепляли головы лошадей, донимали и людей, лезли в глаза. Кугучев с Исаем и Арсений яростно отбивались. Лошадям было хуже. Они лишь мотали головами, обхлестывали крупы хвостами да передергивали кожей. Земля покачивалась.
И неожиданно слуха Арсений коснулись негромкие звуки… Уже догадываясь, что это, он быстро взглянул вверх.
Точно! Высоко в чистом небе плыла рама, разведчик «фокке-вульф» Fw 189, разведчик, недосягаемый, как правило, для наших истребителей из-за высокого полета и горизонтальных лихих маневров.
Кугучев и Исай тоже задирали головы.
– Черт, – выругался Кугучев. – Надо было не переться напрямки-то.
– Да мало ли кто идет, – возразил Арсений. – Охотники, крестьяне…
– Охотники! – подхватил Кугучев. – Они-то знают, что здесь за охотники. Ладно, теперь, что… Двигаем!
И они продолжили свой путь, торопясь.
Рама исчезла. А болотное пространство было обширно. Лошади выдергивали копыта из жирной черной жижи. По зеленому полю пробегал ветерок. Кое-где росли кривые березки.
И уже до леса было рукой подать, когда Арсений услышал новые звуки – и сразу определил:
– «Мессера»!
– Давай, давай! – крикнул Кугучев, хлестнув свою лошадь.
– Пошла, пошла! – подгонял свою Исай.
Арсений оглянулся и увидел над лесом две тени худых – мессершмитты. Варяжка тряхнула гривой.
Может, случайность, идут куда-то мимо?
Но они уже сориентировались, узрели цель. На троих-то человек с лошадьми?! Или решили, что тут пойдет целый отряд? Или это вообще какие-то случайные охотники и с рамой никак не связаны… да что теперь гадать.
Худые шли низко. Арсений чувствовал только бессилие. А рука будто искала рычаг управления.
И они налетели один за другим, пропахивая трясину очередями. Лицо Арсения забрызгали ошметки трясины. Кугучев как упал лицом в трясину, так и не двинулся больше. На его спине из разорванный гимнастерки пузырилась кровь и грязь. Лошадь рванулась в сторону и тут же увязла по брюхо. Исай хлестал свою лошадь, но она не могла идти быстрее, ее круп был разворочен, клочьями свисало розовое мясо. А «мессера» поворачивали и шли назад. Арсению казалось, что его голова в шлемофоне из слепней и крови. Но боли он не чувствовал, а только вкус крови во рту. Застрявшая в болоте лошадь надсадно ржала, выкатив глаза. Над поверхностью уже видна была только ее спина и шея, голова.
– Да брось ты лошадь! – крикнул сквозь гудящий шлемофон слепней Арсений.
Исай дико оглянулся, выпустил повод и кинулся к лесу по тропе. «Мессера», как гигантские швейные машинки, снова прошили болото, голову Кугучева, тонущую лошадь и как будто все вокруг, все живое и мертвое. Арсений не закрывал глаз, а смотрел на поджарые животы худых, на их крылья, пулеметы. Он ждал смерти. И на земле она мгновенна. Только что они шли мирным июньским голубым утром в глубине Оковского летописного леса, шли, как издревле тут ходили его обитатели, и Арсению даже представилось, что они вообще герои какого-то далекого века, может, и двенадцатого, – тех времен, когда цел и силен был Вержавск… И мгновенный скачок из двенадцатого века сюда, в двадцатый, кровь, запах трясины, стук пулеметов, яростный лёт немца с хоботом и рогами.
Исай достиг берега и упал, встал и еще рванулся вперед, под кров леса. Его лошадь завалилась на бок и уже была мертва. Тонущая лошадь еще глядела широко на Арсения или на кого-то еще – только ее голова и дергалась над трясиной. А Варяжка была цела. И Арсений, кажется, был цел. Он ударил ее ладонью, подгоняя, отпустил повод, и Варяжка тяжело побежала вперед и уже крепко ударила копытами о лесную землю, скрылась меж стволов сосен и протяжно заржала. Это ржание эхом отозвалось от лесных стен, окружавших болото. «Мессера» делали третий заход, и Арсений, поняв, что теперь уже его смерть неизбежна, рухнул навзничь и затих. Все-таки он хотел видеть свою смерть.
А надеялся на жизнь.
И он видел поджарые брюха «мессеров», они промелькнули над ним, бросив на его лицо тени. Он не закрыл глаз – смотрел. И они прошли дальше. А потом снова развернулись и взяли к лесу. Очереди пришлись на лес. Слышно было, как трещит древесина, шпокают пули, ломаются ветки. «Мессера» рвали плоть Оковского леса, пытаясь добраться до третьего спасшегося. А возможно, и до остального отряда, как они могли думать.
Сделали последний заход и наконец улетели.
Внезапно стало очень тихо.
Арсений почувствовал, что спина намокла, и снизу – сквозь теплую толщу жижи – тянет холодком, каким-то далеким холодком.
«Да жив ли я», – как-то вяло подумал он.
На него напала апатия. Не хотелось и пальцем шевельнуть. Так и лежать на этом древнем болоте, смотреть в новое небо… оно почему-то всегда кажется ему новым, хотя стоит уже тысячи и миллионы лет. И полет в небо всегда кажется первым, сколько бы ты уже не налетал часов.
Но этот отдаленный холодок все же побуждал к действию. И Арсений поднял руку и посмотрел на нее, заляпанную жижей. Рука чернела на фоне
