Человек, который любил детей - Кристина Стед
В теплой ночи дети лежали в кроватях и в своем воображении рисовали человека, сидящего на остатках лошади под звездным небом. А на первом этаже разворачивались события не менее странные, чем история о Хокинсе. Оттуда тоже доносились вопли, но это кричала Хенни, а никакой не Хокинс. А отец почему-то пытался отказаться от Чарльза-Франклина – Крабчонка.
– Это не мой сын!
– Твой! Уже в тысячный раз тебе говорю!
– Сколько времени это продолжалось?
– Не будь идиотом! Уже сил никаких нет. Лучше удавиться. Ты умом тронулся. Принимаешь за чистую монету любую гнусную клевету. Неудивительно, что все потешаются над тобой.
– Но для этого должны быть какие-то основания. Крабчонок – мой сын? Ты ведь не дала прямого ответа.
Почему папа пытается избавиться от Крабчонка? Дети пребывали в полнейшем недоумении. Какое-то время они слушали перепалку родителей, но, переутомившись за день, были не в состоянии долго ломать голову над причудами своего странноватого отца и один за другим благополучно уснули. Они так чудесно провели этот долгий день: справили папин день рождения, к ним приходили соседские дети, они все бегали вокруг дерева желаний, подарили папе подарки, на которые так долго копили деньги, принимали в своем доме мисс Эйден. А скоро их ждут чудесные каникулы, тем более что Сэм пока еще не ходит на службу; он обещал свозить их летом в Оушен-Сити, чтобы посмотреть на местных жителей и рыбаков.
– У тебя еще остались долги в Вашингтоне?.. Крабчонок… он родился раньше срока… Кто его отец? – Все дети спали, кроме Эрни и Луи. Луи стояла у окна своей комнаты, долго вслушиваясь в разговор родителей на нижнем этаже (теперь их голоса звучали тише), потом забралась в постель. Некоторое время спустя она зажгла свечу, которую тайком принесла в свою комнату, достала из-под подушки дневник (решив отныне вообще не расставаться с ним) и написала одну строчку: «Женился из бедности, полон ненависти, визжит и вопит, всех обижает». Усталая, но довольная, Луи задула свечу и тут услышала, что Эви (она спала за колонной дымохода) ворочается в своем углу. Не зажигая света, Луи встала с кровати и заглянула за кирпичную колонну. Эви сидела в постели.
– Эви, ты чего не спишь?
– Меня тошнит, – заплакала девочка.
– Живот болит?
– Не-е-ет!
– Ну, будет, будет, глупышка.
Эви безудержно всхлипывала, запрокидывая голову, словно собачка, которая вот-вот завоет:
– У-у-у!
– Объясни, в чем дело? – рассердилась Луи. – Как я смогу помочь тебе, если ты не говоришь?
– Не знаю, уа-уа-уа!
– Я иду спать!
– Я очень устала! И еще этот шум.
Луи инстинктивно шагнула к Эви, обняла ее, поцеловала в голову.
– Ш-ш-ш! Постарайся уснуть. Ты слишком много веселилась. Ш-ш-ш!
– Не могу, не могу, – ревела Эви.
– Тс-с! Я расскажу тебе историю.
Это не возымело должного эффекта. И Луи быстро добавила:
– Про Серого Волка. Девочка шла вприпрыжку: прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок!
Эви перестала рыдать и стала слушать, ибо это был ее любимый ритуал.
– У-у! – всхлипнула она.
– И примчался галопом волк – цок-цок, цок-цок, цок-цок. «Добрый вечер, девочка!» – «Добрый вечер, волк!»
Через некоторое время Эви согласилась прилечь. И хотя слушала с обиженным видом, плакать перестала. Луи вернулась в постель, как только смогла оставить сестренку, ведь ей еще предстояло подумать о мисс Эйден.
Но их странные родители на нижнем этаже продолжали поносить друг друга:
– До знакомства с тобой я была красавицей!
– Потише. Быть может, дети еще не спят.
– Они уже слышали все, что можно и нельзя. Ты вечно им рассказываешь про своих женщин. Пусть еще послушают.
– Я – добропорядочный отец, а ты – неверная жена.
– Грязная ложь, – фыркнула Хенни. – Анонимки пишут только подлые лжецы.
– Генриетта, – произнес голос Сэма, – да, и сама эта анонимка, и ее автор вызывают у меня презрение…
– Но в этот раз ты решил поверить в эту мерзость, потому что сам забавляешься с одной из твоих детских душ, с одной из тех целомудренных девиц, что встречаются с чужими мужьями.
– Генриетта, я запрещаю тебе так говорить, у тебя извращенный ум светской женщины!
– Думаешь, я не знаю про Джиллиан Робак и про твоих секретарш? А если ты с ними не спал, значит, по понятиям моего воспитания, ты еще хуже. – И Хенни разразилась неестественно заливистым смехом.
Луи уснула. Когда, много позже, проснулась, в доме стояла странная тишина. Через открытую дверь она увидела, что внизу все еще горит свет. Неужели поубивали друг друга? Луи встала с постели и на цыпочках вышла на лестничную площадку. До нее донеслось шарканье. Объятая священным ужасом, она перегнулась через перила. Прислушалась, напрягая слух. Неужели они наконец-то прикончили друг друга? Неужели, сойдя вниз, она увидит обоих лежащими в лужах крови? Хорошо бы. Луи стала судорожно соображать: как они будут питаться, где будут жить, если оба родителя сгинули? Тетушка Хасси возьмет к себе Эви и, наверное, малыша Чаппи; Эрни не составит труда найти приют: он всем нравится. Одного из детей заберет старушка Эллен – в общем, все будут пристроены. (А вот с близнецами посложнее: кто захочет обременить себя сразу двумя мальчишками?) Сама она, конечно, переедет к Бейкенам, будет жить на берегу Иордана (Шенандоа), устроится на работу (будет наблюдать и фиксировать изменения уровня воды в реке) и навсегда забудет о Поллитах и Кольерах.
Хенни вдруг с досадой истерически хохотнула.
– О, оставь меня в покое, ты мне противен. – Потом снова послышалась отчаянная борьба, потом Сэм застонал. Вот и все! Луи стала на цыпочках спускаться по лестнице, думая, что сейчас увидит в освещенной гостиной Хенни: та со старомодной бритвой Сэма в руке стоит на коленях перед телом мужа, который лежит на полу с зияющей раной на