По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков
– Илья, – позвал он. – Ты как?
Тот помалкивал рядом.
– Зацепили, что ли? – спросил Арсений.
– Да, – наконец отозвался Илья.
– Куда?
– Не знаю… куда-то в бок.
– Надо идти, светать начинает.
– Да, – ответил Илья.
Арсений помог ему подняться. Илья держался за бок.
– Погоди, – сказал Арсений. – Чем-то перевязать…
– Пошли, – прошептал Илья.
И они начали карабкаться вверх, оскальзываясь на мокрой земле. Вылезли на край оврага. Здесь никого не было. Илья опирался на Арсения и кое-как шел вперед. Рука Арсения, охватывающая Илью, стала липкой. Рубашка Ильи напиталась кровью.
По улице снова ехал автомобиль. С него бил мощный луч прожектора. Луч шарил по домам, деревьям. Но они успели уже дотащиться до руин кирпичного дома.
– Зайдем… – проговорил Илья.
И они вошли в подъезд, далее в одну из пустых разгромленных выгоревших квартир, наполненную обломками кирпичей, осколками стекла.
– Пусти, – сказал Илья и сел у стены, привалившись к ней спиной.
Арсений различал его бледное лицо. Илья тяжело дышал, вытирал губы.
Некоторое время они молчали. Арсений подкрался к пустому окну и выглянул на улицу. Автомобиль уже завернул за угол дома и скрылся. Все окна домов были темны. Арсений вернулся к Илье.
– Илья… Илья?
Он взялся за плечо и осторожно встряхнул его. Илья очнулся и посмотрел на Арсения.
– Попить бы, – проговорил он.
– Здесь нечего, – отозвался Арсений.
– …из крынички в Горбунах… Баб Марта… а баб…
Арсений сжал зубы.
– Илья, – глухо сказал он. – Илья! Нам надо идти.
– «Лимонарь» это был… на Гобзе… в библиотеке Аньки.
Арсений смотрел на Илью.
– Пален может забрать… перепрятать надо…
– Что? Скульптуры?
– Да книжку… Мосха… у Аньки… Он Беляева сжег. Но Евграф-то Василич… зна-а-ет, он знает.
– Что?
– Схему.
– Илья, Илья, ты меня слышишь? Понимаешь? Нам надо уходить, уходить, ты понимаешь?
Илья раскрыл рот и ничего не ответил. И только тут Арсений сообразил, что он без очков.
– Пойдем, – решительно сказал он, пытаясь поднять Илью.
Тот вскрикнул. Арсений выпустил его руку. Илья мычал, мотая головой и держась за бок. Под ним растекалась черная лужица.
– Нет, – внятно сказал Илья. – Это все. – Он глубоко вздохнул.
– Илья?
Илья открыл глаза и смотрел некоторое время на Арсения. Потом сказал:
– Уходи… в другое место.
Он снова замолчал. Арсений оглядывался на окна. Оттуда натекал серый дождливый свет.
– Илья, – позвал он.
Тот открыл глаза.
– Уже светло, Илья, мы рядом с домом, пошли, ну?
Но Илья отрицательно поводил головой.
– Уходи… утром.
– Куда?
– К… Глебу, Глебу. Он тут… рядом. На Кирочной, восемь…
Арсений опустился рядом, уронил голову на руки и сидел так некоторое время. Силы как будто оставили его. Навалилось какое-то безразличие ко всем и ко всему. Даже к умирающему другу. Умирающему? Неужели Илья Жемчужный помирает? Геродот, музейщик? Из-за какой-то деревяшки… Арсений встряхнулся.
– Илья, Илья, ты чего? Дойдем, вызовем доктора. Ты говорил про какого-то фрица, вот его и позовем. Мушкетерову все объясним. И не такие раны заживали, я сам видел в госпитале. Одному полчерпушки снесло, а он живый. Живый. У другого весь бок выдрало, и он прожил еще долго… – Арсений осекся и снова уронил голову на скрещенные на коленях руки. Собравшись с духом, продолжал: – Уйдем в леса, Аньку по дороге заберем. И уйдем, туда, в сторону Вержавска. На этот раз никто и ничего нам не помешает. Уйдем. Ведь это наш лес… Оковский, наши деревни и города… и исчезнувшие древние города. Мы их никому не отдадим. Ни Вержавск, ни гусляра этого, ни Гедеона с руном. Все наше, Илья. И нам здесь жить.
Он оторвал голову и посмотрел на Илью. Тот сидел, завалив голову набок. Глаза его были открыты. И в них застыли два светоча, как бы две фигуры света, льющегося из пустых окон.
71
…На посту шофер затормозил. Из бетонной коробки неспешно выходил второй немец, кивал, приближался к полуторке, брал пропуск, смотрел на него, потом второй пропуск, читал, взглядывал на пассажира. Вернул пропуска, махнул рукой.
– Sie können durchfahren![47]
И шофер переключил скорость, полуторка покатила дальше по дороге в лужах, сиявших на октябрьском солнце. В кузове громоздился большой дощатый ящик. Это был немецкий двигатель для электростанции, они везли его в Демидов. А сейчас въезжали в село Касплю.
Арсений жадно смотрел по сторонам, узнавая и не узнавая родное село.
Над крышами уцелевших домов темно краснела кирпичом Казанская церковь. На главках появились деревянные свежеструганые кресты.
– Ну что, сильно тут напортачили? – спрашивал бодро шофер средних лет, с круглым лицом, острым носом, светловолосый Сергей Бондаренко, смолянин, артиллерист, вызволенный из дулага женой, обратившейся к Меньшагину.
Он работал на смоленской электростанции, как и Арсений.
Арсений молчал, глотал сигаретный дым, глядел…
– Здесь сверни, – сказал он.
Водитель послушно повернул полуторку. У плетня старуха в драной телогрейке, темном платке что-то месила в ведре, подняла голову, глянула. Арсений узнал учительницу, только она была вовсе не старой. Любовь Александровна. Математичка. Он выворачивал голову, оглядываясь… Полуторка катила дальше, разбрызгивая грязь. Лаяли собаки. Дорогу перебежал мальчишка в какой-то сшитой на скорую руку курточке, треухе, но босой. Водитель присвистнул.
– Тут у вас моржи-босоноги.
– Налево, – сказал Арсений.
И машина повернула. Арсений сразу увидел сгоревший дом, избенку Евграфа Васильевича, точнее, печальное пепелище с обгоревшими яблонями вокруг печной трубы и самой печки. В пепелище был обращен и соседский дом.
Арсений сжал губы.
– Стой!
Водитель резко затормозил. Он глядел сквозь стекло на пепелище, потом обернулся к Арсению, хотел спросить, но осекся. Арсений молча смотрел. Глаза его казались черными. Он надвинул кепку на лоб и сказал хрипло:
– Поедем.
– Куда? – спросил шофер.
Арсений соображал…
– Ну? – спросил шофер.
– К церкви, – наконец решил Арсений.
Шофер начал разворачиваться.
– Так что… – проговорил шофер и снова осекся.
Полуторка подъезжала к большой церкви. Арсений попросил остановиться напротив ладного дома, почему-то обнесенного столбами с колючей проволокой. Арсений
