Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

Письмо двадцать второе

Девочка, которую все любили

Жила-была девочка, которую все любили. Ее любили и мама, и папа, и бабушка, и даже старший брат Петя, а уж про старших братьев девочка знала от подруг, какими вредными они бывают. Но старший брат Петя любил девочку и, когда навещал родителей, всякий раз привозил ей конфеты и другие сладости, а мама ругала его и отбирала пакет, а потом выдавала девочке по конфете к завтраку и обеду, и девочка ела их долго-долго и вспоминала своего старшего брата, который носил красивую форму и говорил громким голосом. Папа девочки разговаривал намного тише, зато громко пел вместе с девочкиной мамой, когда приходили гости. А мама пела девочке каждый вечер, когда укладывала ее спать. Еще у них было много кур и сторожевая собака Шарик, а вот петух-забияка девочку не любил, и она его боялась и высматривала, где он ходит по двору, прежде чем выйти на улицу.

Девочкин дом стоял на самом краю деревни, недалеко от леса, так что, когда на них сбросили бомбы, из всей деревни только девочка успела выбежать из дома и добежать до леса. Девочка вообще хорошо бегала и плавала, и лазила по деревьям, и когда низко-низко над крышами домов и верхушками деревьев зажужжало и дом затрясся и вдруг стало очень жарко, а мама закричала жутким голосом и толкнула ее в сторону леса, девочка помчалась так, как никогда в жизни. Она споткнулась и упала в заросший ежевикой овражек, вся перепачкалась и расцарапалась. Потом гул смолк, и оглохшая девочка выползла из‑за кустов и так сначала и ползла на четвереньках, а потом встала и побежала обратно к своему дому. Вернее, к месту, где был ее дом, а теперь стало пепелище, как и на месте других домов, которых не было, и только валил сине-черный дым.

Стояла странная тишина, в которой раздавался только гул и треск пламени, но не было никаких голосов, ни людей, ни животных. Не кудахтали куры, не рычал пес, родители не звали девочку домой. Оцарапанные руки и ноги болели, но никто не бежал очистить и смазать ее ссадины, умыть лицо, отругать, что так перемазалась, утешить, что ей так больно. И девочка заплакала.

И все равно никто не пришел приласкать и утешить ее, и постепенно слезы остановились.

На дороге, среди камней и обломков досок, девочка увидела котелок, в котором мама варила гречневую кашу. На донышке еще были остатки полусырых зерен, и девочка села на дымящийся серый камень и по зернышку съела кашу, которую варила мама. Молока и масла, как привыкла девочка, в каше не было, но в котелок падали девочкины слезы, и каша стала соленой, и она съела ее всю до последнего зернышка, а потом повесила пустой котелок себе на руку, накрыла голову какой-то тряпочкой, достав ее из-под камня, который раньше, должно быть, держал стену их дома, и пошла обратно по лесной тропе искать свою бабушку.

Девочка видела бабушку нечасто, даже реже, чем своего старшего брата, но бабушка звонила на каждый день рождения, и мама просила девочку писать открытки на Новый год и другие праздники. Еще она помнила, как они однажды ездили к бабушке в гости: папа вел машину долго-долго, девочка проголодалась и расхныкалась, а мама достала из сумки пирожки и дала ей поесть по дороге, хотя сначала говорила, что есть в машине нельзя, потому что грязно и укачает. Девочка съела пирожок с повидлом и успокоилась, а потом они приехали к бабушке, и та угощала их всякими разными пирожками и печеньями, а мама сначала говорила, что ребенку достаточно сладкого, а потом сама стала есть пирожок за пирожком, и папа смеялся и пел песни, и бабушка тоже пела песни, и голос у нее был низкий, даже ниже, чем папин.

Теперь девочка отправилась по тропинке к бабушке. Она знала, что в лесу водятся страшные звери и еще более страшные люди, и маленькой девочке опасно тут идти, особенно в темноте, а до бабушки ей точно придется дойти в темноте, ведь и на машине они тогда долго ехали. Но что еще ей оставалось делать!

Девочка также знала, что в лесу есть грибы и орехи, и еще добрые люди, они тоже встречаются в дремучем лесу. И она пошла по тропе. Котелок раскачивался у нее на руке, голова девочки была прикрыта испачканной в саже, но все же красивой тряпочкой, и платье у нее было красивое и почти чистое, грязь от падения в канаву уже подсохла и была почти незаметна.

Девочка знала, где течет ручей, и для начала вышла к нему по дну оврага, умылась, напилась и набрала полный котелок, после чего он перестал раскачиваться, но давил ей на руку. А она все равно несла его по дороге, отпивая воду на ходу глоток за глотком, и котелок стал сначала легким, а потом снова пустым, но к тому времени уже спустилась ночь, было не жарко, пить не хотелось. Но в темноте дорога пропала, и оказалось непонятно, куда ступать. Девочка решила остановиться на ночлег. Как мы уже говорили, она хорошо лазила по деревьям, и тут выбрала крепкую сосну, по ее старым сучьям забралась до развилки, от которой отходили целые три толстые ветки, так что посередине получалось как будто сиденье, где она и устроилась.

Весь день, когда девочка шла по лесу, она не смотрела на грибы и ягоды, и теперь у нее забурчало в животе от голода. Но девочка решила, лучше пересидеть ночь на дереве и поискать ягоды утром. Она повесила котелок на сучок повыше головы, словно бы это была лампа над кроватью, обвила одну ветку ногами, а другую, по другую сторону ствола, руками и задремала.

Она несколько раз просыпалась от крика совы и шелеста крыльев едва ли не над головой. Но по крайней мере ее не будил гул самолетов, как последние ночи. Когда девочка просыпалась, она смотрела на половинку луны, ползущую по небосводу за пересеченьем ветвей. Потом луна скрылась и наступил мрак, в котором звезды перемигивались с круглыми, как тарелки с кашей, глазами птиц в темном лесу. А потом снова вышла, выглянув из‑за густого облака, луна, и мир озарился ее лучами, как на черно-белой картинке из книжки со сказками, которую читала девочке мама. Там, в сказке, были страшные звери и еще более злые люди, но все заканчивалось хорошо, и