Дом из парафина - Анаит Сагоян
– Разве ты не хочешь подарка? У нас, сынок, в этом году другого не будет.
– Пошли, мам. Я хочу пить. И есть.
– В коробках точно будут «Сникерсы», подождем немного еще.
– Тогда не стучи и не кричи, как они.
– Ты что, зачем мне это? Стыд какой! Просто дождемся нашей коробки.
– А вдруг на всех не хватит?
– Ну, как получится… – Инга тяжело выдохнула и огляделась по сторонам в поисках спокойной компании, в которой можно было бы постоять и как бы примкнуть к общему ожиданию, но только чтобы никто не подстегивал выкрикивать угрозы.
Рядом жалась к забору женщина, крепко ухватившись за хрупкую ручку маленькой девочки. Обе они отстраненно наблюдали за буйством толпы, но никуда не уходили. Инга потянула Сандрика за собой и аккуратно придвинулась к незнакомке, которая этого будто и не заметила.
– Я каждую неделю посещаю церковь, – начала вдруг она, явно обращаясь к Инге, и Инга, желая проявить внимание, доверительно склонилась к женщине. – Про свадебное платье у священника вот спрашивала. Мы с мужем развелись, а я боюсь, что развод – это грех. Ведь мы венчались. И я просила у священника разрешения.
– На что? – С каждым вяло и медленно произнесенным женщиной словом Инге становилось скучнее и тоскливее, но железная дверь АТС была все еще наглухо закрыта, а слово «доллар», выкрикиваемое толпой, зазвучало с маниакальной хрипотцой.
– Платье свадебное сжечь.
– Ой, – смогла лишь выдавить Инга.
– У меня вообще очень много вопросов к Богу. Вот, например, что мне делать с бутылочками, в которых я воду святую хранила? Ну не выбрасывать же! – И незнакомка стыдливо приложила два пальца к губам. – Или вот брат мой в деревне коз пасет и потому не успевает молиться. Это грех?
Инга втянула голову в плечи, оглянулась в сторону беснующейся толпы.
– Так это грех? – переспросила женщина.
– А… Это вы меня спрашивали? Извините, я не сразу поняла, что меня. Не знаю. – смутилась Инга.
– Вот потому я и хожу в церковь. Все ответы там, – благоговейно заключила женщина и, не сказав больше ни слова, потерялась в густой толпе, уйдя в самое ее пекло и затянув туда дочь. Сандрик успел разглядеть маленькую, тонкую ручку девочки, которую уже через секунду проглотила мутная гуща толпы.
– Мам, у меня идет кровь, – решил Сандрик, просунув руку под воротник куртки на загривке.
– Как кровь?! – встрепенулась Инга и, оттянув воротник, заглянула внутрь. – Болит?
– Нет, мокро и липко. Как тогда, когда я разодрал колено.
– Это пот, сынок, – с облегчением выдохнула Инга, когда вытянула мокрую ладонь из-под куртки сына. – Ты просто вспотел. Потерпи еще немного. У тебя же ничего не болит?
– Я не знаю.
– Ну как так?
– Я не могу понять, болит или нет. Я не чувствую.
– Просто потерпи. Дома чай горячий попьешь.
Сандрик снова просунул руку под воротник, потом достал и внимательно оглядел.
–. я историю с елкой как-то заела, запила. Да забыла уже. А он мне вчера очередное выдает: темнота, мол, по-другому пахнет. Закроешь глаза в темноте, представляешь, что не знаешь, как сейчас на самом деле темно, и вдыхаешь через нос. Темно. А я устала слушать этот бред. Он же еще год назад нормальным был. С ним теперь уже и не выпьешь. Свое толкает.
– Он же у тебя раньше медбратом работал.
– Ах, какая теперь разница?! – Женщина в толпе устало махнула рукой. – Ну работал. Пока крыша не съехала. А сейчас только и рассказывает сказки. Помню, говорит, тело мертвое привезли ночью. Все ушли, на меня труп оставили и на студента одного, недоучку. А тело стонет и скрипит. Пальцами дергает. Студент как в угол забьется, в стену вжался. Бога зовет, крестик из-под халата достал и целует.
– Кошмар какой!
– Стоны и скрипы умерших людей – это у них там в порядке вещей. На голосовых связках, говорит, тоже есть мышцы, и они не сразу окоченевают. А я все равно думаю: это от нечистого. Неспроста же мой свихнулся.
Толпа исторгла из своего чрева неусваиваемую ширококостную вербовщицу, которая пошла на кучку малоактивных женщин, сосредоточившихся у самого края и готовых сбежать.
– А в коробках-то приглашения! – начала вербовщица, щелкнув пальцами.
– Какие еще приглашения?
– Да на рабочие места грин-карты! Там свои, американцы, отказываются в гостиницах постели заправлять и автобусы водить. В стране паника – рабочие места пропадают, граждане все этим их «бизмесом» заняты. Это не нам помощь в коробках, ми-лы-е-эээ, это они о помощи просят! А бланки приглашений нужно просто заполнить и нести в посольство. Им нужны наши руки, а эти сволочи, – и вербовщица медленно и натужно подняла указательный палец в сторону железной двери, – они всё себе захапать хотят!
Кучкующиеся с краю моментально втянулись в общее облако, чернеющее на фоне наступающей темноты. Нервное напряжение обросло домыслами и догадками. Уверенность в заговоре работников АТС не покидала теперь даже Ингу, еще минуту назад готовую сбежать.
– Как думаете потратить доллары? – спросили Ингу сбоку.
– Сыну, наверно, одежду куплю. Зимнюю, – ответила не оглядываясь Инга. Все голоса теперь казались ей из одного рта. Большого, гневного и голодного. – Ну и мужу-кресло-качалку, о которой мечтает.
– О кресле-качалке! Чушь какая-то. Зачем оно ему?
– Да вот, куплю, поставлю в самом центре зала. Пусть садится, – Инга сжала губы и впечатала остекленевший взгляд в качающуюся толпу. – Может, мечты должны сбываться, чтобы сбыться и наконец издохнуть.
– Но вы не обольщайтесь, – выступила из кучки молодая женщина с красными волосами. – У меня вот подруга в Германии. Там, в ихних европах и америках, рассказывает, сплошь и рядом даже велосипеды крадут. Ве-ло-си-пе-ды! Представьте только! Кто-нибудь у нас велосипеды крадет? Ну кто? Есть хоть один пример?
– Никто у нас велосипедов не крадет. Ужас какой, – возмущенно забубнила толпа.
– Вот! А там – сплошь и рядом.
– У них или крупный «бизмес», или воровство велосипедов. Никто не хочет просто трудиться. Официантом, там, или водителем.
– Что за мелочный народ! – снова разразилась толпа.
– Дура твоя подруга! – бросила девушка неподалеку.
– Это почему? – обиделась рассказчица.
– Дура, потому что никому здесь у нас велосипеды не
