Где дом и дым глубин и алый - Александра Васильевна Зайцева
Они смотрели друг на друга несколько секунд. Лена не спешила. Стоит ли связываться? Но когда девочка нетерпеливо тряхнула волосами и скрылась, отойдя от перил, Лена сорвалась с места. Она не успела сообразить, что к чему, ноги сами понесли вперёд. По резным ступеням, выше и выше. До колотья в боку и сиплого свиста в груди. Только успеть, не упустить! И она успела.
– Этот дом построил мой дед, – сказала голодная девочка, стоя к Лене спиной. – И не только этот. Дом с арками, индийский, особняки на Красном канале. Персы платили, а он руководил.
Лена подумала, что многочисленные приставки «пра» перед словом «дед» она опустила для краткости.
– Знаешь, где мы? – спросила девочка, поворачивая к Лене бледное остренькое личико.
– Где?
– В Доме Наследницы. Так его называли. Я хожу куда хочу, но люблю наблюдать за людьми отсюда, с высоты. Для этого и сделали башенку.
Лена огляделась. Небольшая круглая комната, пустая, загаженная птицами и заросшая паутиной. А то, что она сначала приняла за серые стены, – сильно замызганные панорамные окна от пола до потолка.
– Так не видно же ничего, – сказала Лена с сомнением.
– Просто ты не умеешь, не можешь разглядеть.
– А ты можешь?
– Я – да.
Ну вот, опять. Лена порядком устала от высокомерного тона местных, да и не было здесь ничего особенного, драконы обманули. Жалкая комнатушка, горькое разочарование.
– Рада за тебя, – буркнула Лена. – Это, наверное, так же увлекательно, как уходить в сундук. Я восхищена, но спешу. Пока.
– Почему ты злишься?
– А почему ты такая самодовольная?
– Разве?
Лена не ответила. Выдержала многозначительную паузу, скрестив руки под грудью на манер тёти Рузы. Конечно, немного мешала баночка с мазью и не было у Лены ни тёткиных внушительных форм, ни царственной осанки, но она старалась изобразить хотя бы ту же тонкую змеистую улыбочку, полную презрения.
– Похоже, – прыснула голодная девочка. – Ты ещё брови сведи и прищурься.
– Не получится, у меня столько бровей нет, – неожиданно для себя усмехнулась Лена.
– А мы нарисуем. Я тут рисовала, знаешь? Тогда, давно. Много света, хорошо для акварелей.
– Зачем ты мне это говоришь?
Девочка на секунду задумалась.
– Наверное, потому, что тебе интересно. Я сначала подумала, что интересно будет твоему брату, он маленький, маленькие – любопытные. Но кот и немецкая бабушка ему нравятся больше, чем двери. Он не хочет их открывать. И ваша… женщина, которая с вами, слишком занята своими переживаниями, не обращает внимания. Хотя они могли бы, они тоже на этой стороне. А ты открываешь и смотришь.
– То есть я замечаю странности только потому, что… замечаю странности? Я не избранная?
– Избранная? – удивилась девочка.
Лена смутилась:
– Ну это же известный сюжет. Несчастная сиротка попадает в необычное место, у неё появляются магические способности, потом выясняется, что она избранная и должна всех спасти.
Девочка рассмеялась:
– Было бы от чего спасать.
Лена снова огляделась.
– От грязи? – предположила она. И они засмеялись вдвоём.
Отсмеявшись, девочка сказала:
– Нет, грязь останется. Мы поступим по-другому.
Она внезапно сорвалась с места и принялась открывать окна, стремительно, по кругу, одно за одним. В комнатку ворвался ветер, закрутился воронкой, взметнул Ленины волосы. В этот раз – не солёный, холодный и кусачий. И вот уже не стало комнатки, Лена смотрела на город с круглой площадки, с невероятной высоты, которая почему-то совсем не страшила её.
Голодная девочка говорила, словно пела: Белый город, Кутум, Стрелка, Безродная слобода, Эллинг, Татар-базар, Селени, Варвациев канал, Большие Исады, Морская слобода, Царев, Криуши…
Лена будто стояла на вращающейся платформе карусели, только не было вокруг гипсовых слонов и лошадок, но было кружение… головокружение… парение в нежно-голубом небе над городом, присыпанным оранжевой солнечной пылью. Глотала ветер, не чувствуя холода. Заворожённо смотрела на блестящие ленты каналов, дуги мостов, на бурые башенки купеческих особняков, на кипенно-белую колокольню Кремля, на почерневший от времени и недосмотра деревянный цилиндр пожарной каланчи, на ослепительные луковицы церквей, на монастырские купола и сияющие стеклом высотки.
Девочка говорила, словно читала стихи: Махалля татар Хаджи-Тархана, Ногайская мечеть, белая Ак-мечеть, чёрная Кара-мечеть, Агрыжанская, Персидская, Бухарская слобода, мечеть Ваххабийа, Армянская Сурб-Рипсиме, синагога, итальянский костёл, Успенский, Петропавловский собор, Персидская мечеть… Нет-нет, они не здесь, смотри…
Девочка щёлкала пальцами, Лена моргала, и не было больше стекла и бетона, проводов и светофоров, а лишь кирпич и дерево, крыши-крыши-крыши, острая башня-стрела лютеранской церкви, изящные минареты, и, кажется, протяжное горловое пение муэдзина, и лай собак вдалеке, или только кажется. Девочка щёлкала пальцами.
Атаманская станица, Казачий Бугор, Калмыцкий Базар, индийская кумирня, деревянный хурул – дерево такое хрупкое, каменные мосты, набережные, цыганские дворы, кавказские хоромы, песок, снег, солнце, башенные краны в портах, безбрежная Волга, рыжие просторы камыша, круизные теплоходы, баржи, катера, яхты, рыбацкие лодки. Рыбаки, рыбаки, рыбаки, сотни удочек словно лёгкие штрихи на фоне неба. Небо! Девочка говорила, и пела, и шептала, небо вращалось…
– Не могу, упаду, – крикнула Лена. – Останови! Остановись!
«Ва-а-ада-а-а!» – донеслось откуда-то снизу.
«Вода! Вода! Вода!»
Водовозка была вчерашняя, а водитель другой, тоже молодой, но грушеобразный, похожий на раскормленного капризного мальчика-переростка. Он не шутил, не помогал старикам, а угрюмо отмалчивался, нарочно заливая жильцам ноги из шланга. Очередь гомонила, жаловалась, возмущалась. Похоже, от зятя Олядыка пользы не будет, когда явится ремонтная бригада – неизвестно, а жить так уже невыносимо. Лена ещё вчера заметила, до чего быстро поменялось её самоощущение без воды: чистая одежда выглядела несвежей, волосы моментально жирнели, кожа зудела и каждую секунду хотелось протереть руки влажной салфеткой. Всё вокруг стало казаться кошмарно засаленным, заразным, словно микробы так и ползали везде миллиардами. Тётя Руза тоже молодец, подняла настроение. Сказала за обедом, что водовозку скоро отменят и начнём воду из речки носить. А там чума, разные палочки, гепатиты и всё что угодно. Правда-правда, мы же на юге – болота, влажность, жара. Последняя эпидемия холеры здесь была не так давно, между прочим. Лепрозорий до сих пор посреди города стоит, единственный на всю страну. Так что готовьтесь. Марина не поверила, но в сотый раз пощупала Ленин лоб и спросила, где ближайшая аптека, а Руза прямо залоснилась от своей удачной мелкой подлости.
Но было кое-что похуже злого языка тёти Рузы. Чувство несправедливости и бессилия. И чувство это, охватившее всех во дворе, вытеснило кружение
