Теорема тишины - Александр Дэшли
— Вздор, — отмахнулся Профессор. — Вы не против, дружище, что я позаимствовал у вас немного спиртного?
Ланцелотовы патлы растрепались и свисали до самых железных заклепок на кожаных нагрудных карманах, сапоги Ланцелота оставляли на ковриках мокрые снежные следы, и сам Ланцелот был невыносимо жалок и нелеп.
— Псину невинную! — плаксиво причитал он. — Бессловесную тварь! Не пощадила, змея! Хлоп — и нету!
— Дружище, прекратите истерику сейчас же, — сердито потребовал Профессор, лихо размешивая в кастрюле жидкое тесто. — Вы говорите абсолютно антинаучные вещи. Ваш домашний любимец найдется!
— Да где он найдется!! — заорал на него Ланцелот. — Зима на дворе, в степи снега по плечи, где он тебе найдется?
Он посмотрел на нас безумными глазами.
— Что вы все сидите на задницах? Подымайтесь! Фонари доставайте! Подымайтесь! Очкарик, бро-сай свое месиво!
— И не подумаю, — гордо заявил Профессор.
Анни дернула меня за рукав, и мы неуверенно поднялись. Ланцелот схватил нас за руки и потащил за собой по всему дому, распахивая по пути все двери и дверцы, рассыпая на пол гвозди, полотенца и манную крупу, как будто пес мог прятаться в буфете или в шкафчике для инструментов.
— Ищите их! — командовал он с таким видом, как будто возглавлял кавалерийскую атаку. — Ищите их везде!
— А что, еще кто-то потерялся? — заинтересовалась Анни.
— Сволочь эту тоже ищите, — Ланцелот кровожадно погрозил пальцем в пустоту. — Я с ней разберусь. Разберусь как профессионал!
Я отпихнул от себя Ланцелотову руку и объявил, что пойду искать наверху. Я просто хотел поскорее от них от всех отделаться и побыть в тишине, но, наверное, в ту самую минуту и решилась моя судьба стать в их глазах занудой и нытиком, состариться за несколько месяцев до беззубого и безмозглого дядюшки, которого усаживают в кресло и забывают в библиотеке, как шаль или скучную книгу в солнечный полдень после пасмурного утра. Тогда я не почувствовал ничего похожего, погасил фонарь и уселся на узкой лестнице между вторым и третьим этажом, глядя в окно на то, как осыпаются снежные арки в замученном ветром лесу. Куда мог подеваться пес? — думал я рассеянно. Ему холодно будет в лесу в такую ночь. Вот о чем я размышлял, вместо того чтобы спросить себя, когда и почему происходящее в моем доме перестало принадлежать мне одному.
Вдруг на третьем этаже распахнулась дверь, и выхваченный из темноты силуэт лестницы стал похож на скелет доисторического чудовища. Ступеньки рассекли свет на тонкие полосы, и я почувствовал себя как хищник, пойманный охотником в золотистую сеть.
— Эй! — прошипели из-за двери. — Ты здесь один?
Это была Лидия, спрятавшаяся на своей верхотуре в наивной надежде, что Ланцелот не знает туда дорогу.
— Я один, — ответил я. — Мне велено тебя искать.
— Ну вот я и нашлась, — откликнулась она, по-прежнему не показываясь. — Зайди ко мне, пожалуйста.
Я нехотя встал с места и взобрался к ней, а она встречала меня на пороге уставшая, без обуви, в связанных мной огромных шерстяных носках глубокого фиолетового цвета.
— Они что, ищут пса? — спросила она. — Они его не найдут.
Я взглянул на нее с интересом.
— Это что, вправду твоя работа?
Лидия закрыла за мной дверь и отправилась вглубь комнаты, привычно огибая покосившиеся книжные стопки, которые делали пространство похожим на лесную чащу. Она погасила лампу, и осталась только свечка в залитой рыжеватым воском зеленой чашке. Чашка стояла прямо на полу, возле окна, а свечка была закреплена в ней неровно, и воск с легким стуком капал прямо на деревянный пол, мгновенно застывая. Жизнь в моем доме почему-то сделала Лидию такой невнимательной, но в тот вечер я не стал ворчать из-за этих пятен на полу. Я, как и Лидия, чувствовал себя ужасно уставшим.
Она уселась на пол перед свечкой и уставилась на нее с таким видом, как будто перед ней был целый костер. У нее блестели глаза, и во всем ее облике и вправду было что-то колдовское, жуткова-тое, косоглазое, ускользающее.
— Садись, — предложила она, и я почему-то послушался. — Конечно, не моя это работа. Но они его не найдут.
Я посмотрел на свечу, перед которой так легкомысленно уселся, почти с опаской.
— Почему это? — спрашиваю.
— Да потому, что каждый будет его искать у себя, — говорит. — Понимаешь? Ты об этом не подумал?
Я об этом не подумал. Я представил себе, как Ланцелот стоит один посреди бескрайней ночной степи по колено в снегу, который переливается зловещим зеленым блеском в лунном свете, как от мороза гудит под его ногами земля, как он почти с ненавистью вглядывается в ровный горизонт и кричит в полный голос — зовет пса, понимая, что его нигде нет на многие километры вокруг. Как Анни бредет сквозь лес, спотыкается о заснеженные поваленные стволы и чертыхается на каждом шагу, и качающиеся тени деревьев сбивают ее с толку, кажутся ей безмолвными лесными чудищами, среди которых ей никогда не узнать нашего милого пса, решившего в эту ночь зачем-то изменить своей природе. Как Профессор, поддавшись на миг общему наваждению, отдергивает пыльную штору на четвертом этаже и видит пустую уходящую вниз улицу, такую крутую, что почти видно, как она огибает земной шар и возвращается обратно, к его порогу, — над улицей неспешно кружится нестрашный, прирученный, сладковатый снег. Они никогда не найдут пса.
— Что же делать? — тихо спрашиваю я, как будто это именно Лидия сочинила для нас эту невыполнимую снежную головоломку.
Лидия смеется и проводит ладонью над свечным огоньком, а тот уворачивается, как живой.
— Ждать, когда он сам вернется, — отвечает она. — Наверное, так. К кому он сам захочет. Если нам повезет. Я бы на его месте тоже не выдержала и сбежала. Он же нас всех любит.
Лидия подобрала под себя ноги и обхватила руками колени. На запястьях у нее красовались тяжелые браслеты с какими-то красными камнями, а в остальном она выглядела совершенно как какая-нибудь двоечница, сбежавшая с английского. Я оглядел ее темную неуютную комнату, в которой она пряталась от нас и наблюдала за переменчивостью морской
