Обагренная кровью - Николай Ильинский

Как никогда нарядна была в этот день Катя. Красивой расцветки новое платье подчеркивало ладную, стройную фигуру девушки. Роскошная коса с заплетенной в нее шелковой алой лентой свободно падала с ее плечика на юную, еще слабо выделявшуюся грудь, а гипнотический взгляд больших, чистых глаз из-под голубой косынки сводил с ума не только Виктора и других его сверстников, но и более старших мужиков, которые украдкой от настороженных глаз ревнивых жен посматривали на красавицу.

Катя с подругами, незнакомыми Виктору, видимо, пришедшими к Грихановым в гости аж из Завального (деревеньки, находящейся в соседнем районе), увидев его, убегала, прячась в толпе и лукаво улыбаясь. Ему бы обидеться, но какая могла быть обида, когда чувства до краев наполняли душу и сердце пылало неугасимым пламенем? Но куда бы ни направился Виктор за Катей, на его пути словно из земли вырастал Оська Огрызков. Он злобно смотрел на него, а один раз будто нечаянно локтем больно толкнул в подреберье. Однако Виктор и на этот раз стерпел и не стал ввязываться в драку. Это было бы некстати и не к месту.

Виктор обратил внимание на своих одноклассников. В их кругу стоял Степан в новых широких штанах из фланели сизого цвета. Делая вид Али Бабы, перед которым открылся Сезам с баснословными драгоценностями, Степан стоял широко расставив ноги, торжествующе покачиваясь и гордясь самим собой. Уловив настроение друга и не скрывая насмешки, Митька, хлопнув в ладоши, якобы от изумления и зависти, восхищался:

— Ай, какие брюки!

— Это же надо! — вторил ему Тихон, подмигивая.

— Теперь все девки его будут! — смекнул Виктор, в чем суть веселья.

— Ты только погляди, какие широкие брюки, да еще с карманами! — не унимался Митька.

И Степка, сунув руки в карманы, продолжал важно покачиваться и, слегка краснея от смущения, бормотал:

— А что нам!..

Дескать, и не такое можем! Хотя и у него, и у друзей был общий, выровненный под одну линейку уровень жизни — колхозный. В основном на то, что выращивали на своих сорока сотках приусадебных участков, подаренных землепашцам щедрой социалистической революцией, и жили — ели, пили и одевались. В колхозе за работу начисляли трудодни, на которые в самые урожайные, благополучные годы людям выдавали самое большое по пятьсот граммов зерна на трудодень. Но такое случалось редко. Обычно трудодень стоил пятьдесят или сто граммов. Длинными обозами под красными плакатами «Даешь хлеб государству!» все уходило на бездонные хлебозаготовки. Но самое удивительное, что власти умудрялись это, по сути, ограбление крестьян средь белого дня превращать в праздники. И что оставалось мужикам? Петь, плясать, славить кого-то неизвестно за что. Но, все равно, это было намного лучше, чем хлебать лагерную баланду. И никто не задумывался о том, до чего терпеливый и послушный русский народ! А уж если приходил престольный праздник, тут этому народу уже не было. Веселились все: взрослые и дети.

Причем детишки по-своему отмечали праздник. Они придумали свою игру, в которой звучали по тем временам весьма опасные вопросы и ответы. Они ловили друг друга и спрашивали:

— Ты за кого, за Сталина или за Ворошилова?

И почти все пацаны дружно отвечали:

— За Ворошилова!

Тихон схватил одного мальчишку за руку и легко потрепал его за ухо, пригрозив:

— Убью за такие слова!

— Да отпусти его, Тишка, — смеялся Виктор. — Нет ничего криминального в их забавах… За Ворошилова они все потому, что он с их точки зрения лучше наряженный, в военной форме, со звездами в петлицах и на рукавах… Маршал, одним словом…

— Но все равно, — испуганно шептал Тихон. — Разве можно такое ляпать?

— Чепуха! По этой причине для них сегодня самым главным в Нагорном является Игнатка Пехов. Он всегда в гимнастерке, с командирской выправкой… Для них он — герой!

Игнат Лукич Пехов совсем недавно вернулся из армии, где дослужился до сержанта, и по воинскому званию был выше всех мужиков в селе. Низкорослый, щуплый, но шустрый, с тонким сильным голосом, Игнаток, как его звали в Нагорном, по заданию Красноконского военкомата вел в селе занятия по военной подготовке.

— Ир-р-ра! — часто слышалась на выгоне его команда, то есть «смирно!».

Главное, к чему сводилась его подготовка, это строевая выучка мужиков. Поскольку в летнее время заниматься этим делом был недосуг, надо было работать в поле и на ферме, зимой же — ноги вязли в сугробе, то строевая подготовка активно проводилась им осенью и весной. По команде Игнатка мужики в строю лаптями разбрызгивали холодные лужи, месили грязь, постигая таким образом боевое искусство и готовясь воевать в обязательном порядке на вражеской территории.

Труднее всех доставалась строевая Егору Гриханову, который также проходил военную подготовку, несмотря на то, что не был колхозником.

— Ты, Егор Иванович, гражданин СССР, — четко, повышенным тоном выговаривая каждую букву названия государства, наставлял Игнаток Егора. — Ты обязан учиться защищать свое отечество, так записано в Конституции СССР, — опять налегал на аббревиатуру Игнаток.

Ну, взять ружье и стрелять — это еще куда ни шло, а вот если шагать в лаптях по грязным, холодным лужам, можно совсем простудиться и слечь. «Лаптем отчизну не защитить», — думал Егор, а вслух жаловался:

— Я же плоскостопный, из-за того даже прихрамываю…

— Я что-то твоей хромоты не замечал, — сердился Игнаток. — Становись в строй!..

К тому же естественная походка Егора никак не соответствовала строевому шагу. Он шел так, как будто всегда спешил, быстрыми, мелкими шажками, но его руки в это время висели вдоль туловища словно плети, без никакого взмаха при ходьбе.

— Ничего, Егор Иванович, я сделаю из тебя первоклассного солдата, — уверял Игнаток. — Я и не таких учил!.. Ну-ка, левой, левой!.. Раз-два, раз-два!.. Куда же ты, черт недоструганный, левую ногу и левую руку вместе вперед суешь, а? Надо ногу вперед, руку назад, понял?… Смотри сюда. — И Игнаток показывал, как надо идти строевым шагом. — Ну, уловил?

— Уловить-то уловил, но рука у меня слабая, Игнатка, — ныл Егор.

— Как это — слабая? — еще пуще сердился Игнаток. — И вообще, какой я тебе Игнатка? Я тебе товарищ сержант! Учись обращаться по-военному. … Слабая у него рука… Спроси у Федула, у него до сих пор в ухе звенит от твоей оплеухи, сколько уж лет прошло!..

Мужики смеялись, глядя на Крякова, стоящего в стороне, ибо его не потерпели в строю, потому что он всем пятки поотбивал. Федул, особенно издали, плохо слышал голоса, но видя, что мужики