Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Всегда спокойная и выдержанная Аница, даже ругаться не умела. Это действительно надо было ее довести до крайности, чтоб она собралась выразить свое недовольство такими чуть ли не матерными словами. Собственно недовольство братья ощущали постоянно, но оно не высказывалось. Почти. Сегодня была одна из ее редких вспышек:

– Ты не думай, что, если я молчу, значит мне все нравится, и что я буду терпеть такого мужа. В один прекрасный день возьму ребенка и до свидания. Больше нас не увидишь.

– Да, что ты Аница, – скрывая свой испуг, старался замять разговор Семен, – ты же видишь, комната почти сделана.

– В которой ты собираешься теперь поселиться? – в вопросе звучала ирония или даже издевка. – Так перебирайся туда. Или брата отправь в ту комнату.

– Да, ладно Аня. На следующий год, все будет нормально.

– Когда же? Весной – нет: доскам надо высохнуть. Значит только к концу следующего лета. В лучшем случае. И это столько времени я и моя дочь должны нюхать ссанки твоего брата?

Семен молчал.

– Молчишь? Ну тогда не удивляйся, если завтра меня не увидишь в своем замечательном доме, – грозно заявила жена.

Ребенок заплакал и Аница бросилась в дом, не дав мужу открыть рот в ответ. Семен вяло посмотрел вслед. Ну и штучка эта Аня! И как она свалилась ему на голову. Конечно, он испугался ее угроз. Семен не сомневался, что его жена может такое сделать. Другая может нет, а эта точно может. Она вся в свою тетку Ирини. Семен нутром чуял, какая у нее тетка: палец в рот не клади – откусит. Муж бросил. Теперь живет одна. Не плохо живет, как будто. Хотя дочь от нее во второй раз уехала. И старшая дочь, жена говорит, теперь в тех краях. Видимо, эта тетка Ирини еще та стерва, раз от нее родные дети бегут.

Надо было что-то делать, а то от женушки все, что хочешь можно ожидать. Ну и порода у них! Влип же он… Набычившись он вошел в комнату. Аня кормила ребенка грудью. Увидев его, она отвернулась с ребенком спиной к нему, чтоб не было видно, как она кормит.

– Слушай, ты это брось, – начал он. – Я тебе не бродяга какой-нибудь, чтоб так со мной разговаривать.

– Знаешь, что, уйди, дай мне спокойно покормить ребенка.

– Нет, уж послушай, – Семен злился: жена явно не хотела с ним не только говорить, но и в его сторону смотреть. Он ее раздражал. Это его раздражало вдвойне.

– Что ты из себя корчишь? Кто ты здесь такая? Хозяйка, что ли? Я хозяин. Кормлю и содержу тебя. А ты приехала на готовое и еще права качаешь?

– Что? – жена повернулась к нему лицом. На лице удивление сменилось на ненависть и оскорбленное достоинство.

Она отняла ребенка от груди. Ребенок заплакал.

– Я еще думала, что может потерплю до лета, посмотрю на тебя. А ты меня будешь упрекать своим домом. Может тебя бы больше устроило, чтоб ты жил в моем доме? Ты попрекаешь меня куском хлеба? Может ты будешь с ребенком сидеть, пока я буду работать?

– Что ты выдумываешь? Кто тебя попрекает, – пошел Семен на попятную, – ты просто житья нам не даешь. Тебе надо, чтоб я и день и ночь работал. Я что, железный? – Он топтался вокруг резко успокоившейся жены. Она заворачивала ребенка и складывала ее пеленки. Открыла дверцу буфета, забрала какие-то бумаги, положила в сумку.

– Ну что, что ты хочешь сказать, что уходишь, что ли, – тоже успокоившись спросил Семен, но чувствовал что-то внутри задрожало.

Перекинув сумку на плечо, с ребенком на руках, жена решительно вышла ни слова не говоря. Было девять часов вечера. Семен даже не попытался ее остановить. Он успел изучить свою жену. Она могла терпеть, но решений своих не меняла. Как назло, и брата где-то носило. Пришел только через час, когда Семен уже обмяк и не хотел ни о чем говорить.

– Что случилось? – спросил Петро, видя хмурое лицо брата.

– Ничего особенного, кроме того, что жена ушла.

– Ушла с ребенком? – в голосе звучала то ли радость, то ли озабоченность.

Семен посмотрел на него вопросительно.

– Ты как будто радуешься?

– Да, с чего мне радоваться? – смутился Петро. – Мне просто неудобно, что я тоже являюсь причиной: ты ж говорил мне, и я сам знаю, что моя проблема с мочевым никому не может понравиться.

– Поэтому нам надо было поднатужиться и построить еще комнату, чтоб она в твою комнату даже не заходила, – уже безразлично проговорил Семен. Теперь что об этом говорить, поздно. Ушла она.

– Может вернется?

– Жди! Такие не возвращаются. Не видать мне больше ребенка.

* * *

Ирини удивилась, когда Аница появилась у нее в дверях в десять часов вечера. Пальма не загавкала, забренчала цепью и забегала вокруг поздней гостьи. Ирини поняла – пришел кто-то из своих. Пошла открывать дверь.

– О, привет! Заходи, Аница. Давно не виделись, – радостно приветствовала Ирини племянницу, но сразу увидела, что-то не то, что-то случилось.

– Случилось… Я ушла от этого долбо…ба., – она с теткой разговаривала на матах запросто. Так им обоим было легче дать полное определение положению дел.

– И правильно! Хватите ними церемониться. Живи у меня, Анечка. Будь, как дома.

Когда маленькая Танечка была накормлена, Ирини принялась за расспросы.

– Да, осто-бенили они мне. Лентяи, безголовые и еще и брат – ссыкун. И все на мою голову. Сколько можно? Я что не человек? Да лучше одной жить! Не пропала же моя мамка, да и ты вот…

– По мне жить одной, без мужчины настоящее удовольствие. Особенно, когда Женя дома, то и вообще красота, – поддержала ее Ирини.

– А Наташка не приезжает?

– Наташа обещалась летом приехать. Она далеко, сама знаешь. Женечка стала приезжать чаще, заранее сообщает, когда будет.

– Что нового от Наташки?

– Наташа? Професорша наша довольна своей работой и жизнью в доме дядьки. Зовут его Костас. О нем мой долбо-б рассказывал, у него он и останавливался, когда ездил по полгода гулял на Кавказе. Воту него, этого самого Костаса, Наташа и обитает.

– Я ее люблю, хорошая она, – проговорила Аница, явно пригорюнившись. – Когда-то мы с ней рассуждали за кого замуж выйдем. Молодец, что она не спешит с замужеством, а я вот уже и нажилась… Как она там устроилась? Вы же были с дядь Савкой на Кавказе, не заезжали, что ли к этому