Земля под снегом - Эндрю Миллер

и он не собирался торопиться. По радио перед выездом главной новостью был большой лондонский смог, худший за месяцы, видимость упала до пяти ярдов, а ночью была и вовсе нулевая. Министерство военно-воздушных сил не обещало улучшений. Слушая, он представил это себе: окутанные здания, Эрот[2] в облаке, пустые парки – и в сотый раз спросил себя, не слишком ли легко отказался от Лондона, не означает ли отказ от Лондона отказ от остального. От притязаний? Но у него не было там хороших связей, не было тайных пружин. Провинциал с бирмингемским выговором, которого он не считал нужным исправлять или скрывать. И Лондон, разумеется, означал выходные с родителями Айри́н, разговоры за выпивкой с людьми, с которыми ему стоило труда быть вежливым, которые распространялись о невозможности найти служанку или садовника, как будто мы не пережили никакой войны. А здесь – когда они с Айрин в разгар лета в первый раз сюда приехали, поездом от вокзала Паддингтон, когда Габби Миклос встретил их на станции (да, этот центральноевропейский шарм подействовал на Айрин, и еще как) и привез осмотреть коттедж, где в пустых комнатах пахло старыми каминами, и наполовину одичавший сад, – возникло чувство некой неизбежности. В поезде на обратном пути они почти этого не обсуждали. Да, переедут. Конечно, переедут. Он станет сельским врачом, а она его сельской женой. Это выглядело решением проблемы, которой они до той поры не осознавали толком. И, если хотите знать его мнение, для нее выйти из родительской тени было огромным благом. Она более шаловливой стала, более уверенной в себе, больше похожей на свою сестру, на знаменитую Верóнику. По крайней мере так выглядел их первый год здесь. Постепенно, однако, прилив сменился отливом. Почему-то наметилась перемена. Причину он за недосугом не установил еще. Нет осмысленного дела? Пару раз она на это жаловалась. Ничего, скоро дело появится.

Впереди, где дорога опускалась и туман мог бы сойти за лондонский смог, он увидел в нем два красных поплавка – огни стоящей машины. Сбавил скорость (передние тормоза дисковые, задние барабанные) и встал за огнями ярдах в пяти. Сидел, ждал несколько секунд и готов был просигналить, когда из завитка тумана выступила фигура в комбинезоне, вгляделась и неуверенно помахала – заблудившийся звездолетчик, радующийся появлению инопланетян. Эрик знал, кто это. Билл Симмонс, его сосед, переехавший на Мокрую ферму через несколько месяцев после того, как они с Айрин переехали в коттедж. Чтобы узнать его подноготную, местным – вернее, хозяйке местного магазина, что, считай, одно и то же, – много времени не понадобилось. Сын богача, бог знает почему решивший поиграть в фермера. А папаша не просто богач, а такой, чье имя нет-нет да видишь в газетах, в статьях, какие пишут, поглядывая одним глазом на суды, где слушаются дела о клевете. При нем маленькая блондинка жена, пациентка Габби. Ее отец тоже интересный персонаж, но совсем в другом смысле.

Медленно – и словно бы нехотя – другая машина тронулась с места. Повышенной проходимости, но не «лендровер», похожее что-то, вариация на тему. Пошла назад, затем съехала с дороги, проползла через открытые ворота и вперевалку двинулась по полю. Эрик включил сцепление «ситроена». Поднял руку не глядя. Набрал скорость, уже не осторожничая. Под мутной серостью нависших деревьев машина текла гладко, как вода.

Миссис Таллис жила на вилле в стороне от главной дороги. Он поставил машину на площадке, посыпанной гравием. От сада исходило некое предвестье долгого запустения. Он напоминал уголок викторианского кладбища. В нем даже был небольшой каменный постамент, вероятно, солнечные часы, но погребального вида, словно подножие для урны. Весной, конечно, все изменится – крокусы, нарциссы, – но в такой день весну почти невозможно вообразить.

Она открыла через считаные секунды после звонка. Ему представилось, что стояла за дверью в ожидании. Пациенты часто так себя ведут.

– Доброе утро, доктор.

– Доброе, миссис Таллис.

– Какой туман!

– Да.

Она спросила, не выпьет ли он чаю. Он вежливо согласился. Чашка не повредит; к тому же полезно будет посмотреть, как она готовит чай и наливает, это поможет понять, что у нее с подвижностью, насколько она скована. Ей было пятьдесят шесть лет. Во время войны ее муж, слишком уже немолодой для действующей армии, записался в пожарные войска и погиб при воздушном налете на Бристоль в Страстную пятницу 1941 года. Полтора месяца назад у нее появились боли в плечах и бедрах. Хуже всего по утрам, иногда с кровати тяжело встать. Он осмотрел ее тогда, ощупал – у него такое неплохо получалось, людям спокойней делалось от физического контакта с ним. Вариантов было несколько. Ревматоидный артрит, волчанка, даже болезнь Паркинсона. Взглянув на показатели крови, обдумав симптомы и зная ее возраст, остановился на ревматической полимиалгии. Поговорил для верности с Габби. Хоть и не совсем уж старший партнер и наставник, Габби Миклос на несколько лет раньше начал набираться опыта, и у него был хороший нюх диагноста. В заковыристых случаях с ним имело смысл советоваться. Габби согласился, и он назначил ей преднизолон. Эффект оказался быстрым, что подтверждало диагноз.

Он смотрел на нее сейчас из-за кухонного стола. До чего аккуратна во всем! Платье, осанка, то, как она зачерпывает чай из чайницы коронационной ложечкой, выверенность ответов на его вопросы. Это порождено школьным учительством? Подавать пример всегда и во всем? Вероятно, ей одиноко. Она не курила, но он не исключал, что выпивает – рюмку-другую хереса, когда стемнеет, чтобы отогнать демонов. В кухне едва уловимо пахло рыбой – возможно, она вчера была на ужин, жареная камбала, скажем. За окном зимующие птички сновали вокруг кормушки.

Он спросил, не болит ли голова, нет ли болей при жевании, все ли хорошо со зрением. Он почитал уже, что пишут про эту болезнь, и знал, что как осложнение возможен височный артериит. Ответы его успокоили. Он взглянул на часы. Двинулись вместе к выходу. На столе в серебряной рамке стояла фотография мужчины в черной форме. Он уже видел этот снимок, но только сейчас понял, что тень рядом с мужчиной – постамент в саду перед домом.

Она открыла дверь. Спросила:

– Начинает рассеиваться?

– Похоже, – ответил он.

Они стояли бок о бок, глядя в сад. Что-то в этот момент, когда ритуал визита претерпел маленький сбой, могло быть сказано, но ничего не прозвучало.

Пять минут езды до следующего пациента – в самый раз, чтобы выкурить сигарету и тихонько выкинуть окурок в окно. Дом из красного кирпича в дальнем