Синдром разбитого сердца - Елена Михайловна Минкина-Тайчер
Однажды Охана и Таню затащил в освободившуюся палату – вроде как поговорить о последних назначениях – и сразу зажал рот жаркими губами, ловко расстегнул лифчик и одновременно нащупал резинку трусиков. От ужаса она окаменела – ни оттолкнуть, ни крикнуть, – что он, наверное, принял за согласие и попытался завалить на кровать.
– С ума сошел?! – У Тани наконец прорезался голос. – Ты женатый, старый, противный! Козел драный!
Он так удивился, что рот забыл закрыть.
– Хотя бы Господа побоялся, сын проститутки! Под хупой стоял, детей зачал! У меня родители религиозные, кашрут соблюдают – и ты, болван, думаешь, я с тобой лягу без благословения?!
Она и сама не понимала, что несла. Какое благословение? При чем здесь кашрут? Почти все подруги уже давно спали со своими парнями.
– Извини, – буркнул Йоси, пятясь к двери, – я ничего плохого не хотел. Ничего плохого.
Самое ужасное, что ей не было противно. Отталкивало и одновременно тянуло опять оказаться в его руках. Тянуло до тошноты, словно к жирному кремовому торту. И что-то сжималось в животе. Боже мой, он совсем не драный и не старый, вот в чем беда, совсем-совсем не старый!
Кажется, нигде сплетни не разлетаются так быстро, как в больнице. Потому что здесь люди проводят слишком много времени: встречаются на конференциях, пишут истории чужих болезней и страданий, ночуют, едят, жертвуют собой и жестоко ошибаются. Не прошло и месяца, как вся кардиология, а за ней и полбольницы знали, что медбрат Охана влюбился в молоденькую эфиопку и даже собирается ради нее бросить семью. Пусть она на вид очень симпатичная, этакая шоколадная куколка, но какая коварная дрянь!
Как водится, Таня узнала последней. И только после того, как жена Йосифа явилась в отделение и устроила страшный скандал. Покажите ей эту наглую обезьяну, эту подлую разлучницу, она хочет своими глазами увидеть, на кого ее муж и отец ее детей променял свою законную, Богом данную жену!
Самое ужасное, что в этой жуткой истории была большая доля правды. Йосиф не только встречал Таню возле больницы, но и повадился приходить ночью на дежурство, и хотя рук больше не распускал, но проходу не давал. Куда бы она ни направлялась, Йоси лез навстречу, хватал за локоть или плечо, так что она два раза роняла собранную капельницу. На дежурстве усаживался развалясь на ее стул или принимался мыть приборы и раскладывать лекарства, хотя никто его не просил. Сестры шушукались, молодой ординатор на утренней пятиминутке вдруг уставился на Таню и стал разглядывать в упор, словно она не человек, а рентгеновский снимок.
Через несколько дней после учиненного его женой скандала Йосиф поймал Таню в коридоре и хрипло буркнул:
– Все, я развожусь! Назначаем свадьбу.
А буквально на следующий день старшая медсестра Дафна пригласила ее в свой кабинет и плотно закрыла дверь.
– В общем, так, девочка, я в твои годы с женатыми мужиками не встречалась и отца из семьи не уводила, но судить никого не хочу. Честно говоря, от такой жены, как у Оханы, не грех и уйти, но вот детей жалко. Короче говоря, ищи другое место работы. По собственному желанию. Не обмирай, характеристику хорошую напишу, работать ты умеешь, а все остальное – не мое дело. Но мне в коллективе нужен мир и покой. Даю месяц, медсестры везде требуются – как раз закончишь экзамены, получишь степень.
Что есть любовь
Нигде не бывает столько сплетен, сколько в больнице, – слишком тесная жизнь. Не прошло и недели после приезда Марианны, а все в отделении уже знали, что к доктору Андрею вернулась жена. Именно вернулась! И поздравляли, поздравляли, черт бы их подрал! А доктор Хана Горелик даже обняла и не без ревности в голосе заявила на всю ординаторскую:
– К такому красавчику, да не вернуться! Эх, где мои двадцать пять лет!
К счастью, на этот раз обошлось без участия деда – купить билет из Питера до Израиля ординатору по карману. Правда, еле удержался, чтобы не спросить, на какой срок.
Марианна была все так же неотразима, привезла в подарок альбом с видами Петербурга, в первую же ночь полезла с объятиями и признаниями, как именно она скучала и как решила вопреки здравому смыслу приехать опять в эту жуткую страну.
В отделении продолжали поздравлять и требовали если не личного знакомства с его любимой женщиной, то хотя бы фотографий.
Слава богу, что через пару недель появилась новая тема для пересудов: вы только подумайте, совсем молодая девчонка, только из училища, увела опытного взрослого медбрата от жены и двоих детей! Понятно, что на старом месте ее не оставили – через несколько дней начинает работать у нас.
– Не знаю, как вам, – сказала доктор Горелик, – а мне очень интересно на нее посмотреть. Понятно, что красавица, но нужно еще иметь смелость и независимость. Ой, братцы, где мои двадцать пять лет!
Андрей поймал себя на том, что тоже ждет появления загадочной соблазнительницы. Почему-то возникла неприятная уверенность, что она окажется похожей на Марианну – высокой, яркой, в обтягивающей майке и джинсах последней модели.
А появилась тоненькая, как стебелек, испуганная темнокожая девочка.
– Эфиопка! – тихо ахнули медсестры, но тут же сделали вид, что ничего другого не ожидали. Да и какая разница при их отделенческом интернационале: Хана Горелик румынка, Андрей русский, профессор Гольдштейн поляк, две медсестры из Молдавии, одна из Аргентины и еще три девчонки из окрестных арабских деревень. Насколько в стране было неспокойно, настолько в больнице царили мир и дружба между народами.
Через несколько дней они пересеклись на дежурстве. Ничего удивительного – Андрей и раньше дежурил шесть-семь раз в месяц, а с приездом Марианны перешел на девять и каждые три дня встречался с той же сменой сестер. Благо дежурных всегда не хватало.
Марианна вела себя как курортница: с упоением загорала и купалась, бродила по сувенирным лавкам, отдыхала в маленьких уютных кафе и ресторанчиках. Теперь ей вдруг понравилась местная еда, а также бусы и разноцветные браслеты. Практически вся зарплата ординатора за последний месяц улетела как дым – хорошо, в больнице продавались талоны на субсидированный обед.
Глубокой ночью, уже сделав обход и заполнив назначения на завтра, Андрей услышал плач. Не редкие всхлипывания и стоны тяжелобольного человека, но отчаянный горький плач, словно в отделение забрел ребенок. Он рванулся на сестринский пост и тут же остановился. Новенькая девочка сидела на
