Охота за тенью - Якоб Ведельсбю
Температура в салоне поднялась до предела, и мое сердце стучит быстро и оглушительно громко, так что все вокруг меня, должно быть, слышат, как оно бьется, и уже вычислили, что со мной что-то нечисто, наверное, я торговец наркотой с упаковкой героина в желудке. Все смотрели «Полуночный экспресс» и знают, что человек в такой ситуации потеет, у него блестят глаза и выскакивает сердце.
— Это же Шенген, — шепчет мне Йохан в правое ухо.
Он тоже, видимо, заметил, какая в моем воображении разыгрывается драма.
— Это нам не поможет, если Интерпол послал запрос, — шепчу я в ответ.
И хотя ничто не предвещает досмотра, поскольку Испания входит в Шенгенскую зону и досмотр для граждан других стран Шенгена отменен, сейчас это не гарантия. Точечные проверки проводятся во всех аэропортах мира каждый день, и если они пробьют мой паспорт по базе и в каком-нибудь месте замигает какая-нибудь лампочка, то запустится цепная реакция.
Двери наконец открывают в обоих концах самолета, через узкий люк врывается свежий воздух, и людская толпа приходит в движение.
— Иди как будто ты сам по себе, со мной не заговаривай, — быстро произношу я и устремляюсь следом за крепкой дамой и ее дочкой-подростком. Когда мы выходим из самолета, я предлагаю помочь ей с ручной кладью и поспешно поднимаю ее сумку, прежде чем она начнет протестовать. Однако она дружелюбно улыбается. Я интересуюсь, не в отпуск ли она прилетела, — нет, наоборот, из отпуска, была у своего брата в Париже, у него ресторан на Монмартре, на вершине холма, с видом на город, потрясающее заведение, которое вот-вот получит мишленовскую звезду. Мы проходим через свой гейт, я киваю ей, сбивчиво произношу: Montmartre est agréable, j’adore cet endroit[7], улыбаюсь и одновременно слежу боковым зрением за происходящим, но подозрительных личностей не видно, а она отвечает мне что-то по-французски, не могу разобрать что. Теоретически у нас еще могут проверить паспорта, а потом уже будут выдача багажа и зона таможни, поэтому я продолжаю поддерживать с ней разговор и замечаю, что ее дочь готова сгореть от стыда за мать, которая попеременно краснеет и смеется, и мне все тяжелее дается злоупотребление ее доверием. Вот мы уже и на улице, стоим, залитые солнечным светом, и смотрим друг на друга, я пожимаю ей руку и говорю на своем беспомощном французском, что рад был с ней познакомиться.
— Вот и мой товарищ. Спасибо за чудесную компанию, — говорю я с улыбкой и машу ей через плечо, устремляясь за Йоханом к стойке проката автомобилей.
У джипа опущены стекла, а из магнитолы доносится испанская мелодия. Йохан сидит за рулем, я расслабленно приникаю щекой к черной раме машины, пока горный воздух медленно вызволяет меня из железных тисков нервного напряжения.
— Посмотри только, какой вид, — вырывается у Йохана. Его слова достигают моего сознания, преодолев несколько слоев мыслей, которые скрежещут одна о другую подобно тектоническим плитам.
Судя по голосу, он немного успокоился.
— Должен признаться, я тоже порядком дергался, боялся, что нас остановят, — продолжает Йохан.
— По тебе трудно было догадаться.
— Как подумаю, что снова могу оказаться в испанской тюрьме, так мгновенно обретаю способность с блеском сыграть какие угодно эмоции. Если сидеть там хотя бы вполовину так же приятно, как двадцать лет назад, то сегодня мне уже этого не пережить.
— Как тебя угораздило попасть тогда в тюрьму?
— Я разве не рассказывал? После того как ты с девушками укатил из Гоа, я отправился дальше в Шри-Ланку. Там мне предложили кило двести курительного опиума за четыреста баксов. По тем временам в Европе его можно было продать за тридцать тысяч немецких марок. Жадный кретин внутри меня не смог противостоять такому искушению. Треть я послал по почте на свой адрес в Германии, это все перехватили на таможне. Но я обнаружил это лишь через год, когда вернулся домой. Чертовски въедливая немецкая таможня задержала, кстати, еще и гашиш, который я прикупил в Аиджале, в Индии. Там есть магазины, которые специализируются на изготовлении поделок и сувениров, служащих тайниками для провоза наркотиков. Я купил шахматы, нафаршированные килограммом гашиша, и отправил их на родину. Но там не дураки сидят.
— А что с остальным опиумом?
— Он был у меня при себе, когда я прилетел в Испанию, и меня задержали в мадридском аэропорту. На мое счастье, копы оказались нечисты на руку, большую часть они украли и обвинили меня в провозе ста граммов. За это полагалось полгода отсидки в Карабанчель, крупнейшей на тот момент европейской тюрьме, совсем непохожей на немецкие и датские тюрьмы. Там практически отсутствуют надзиратели, и, если ты загремел в Карабанчель, выживай как хочешь. Все по схеме «выживает сильнейший». Бог меня, к счастью, кулаками не обделил, но досталось мне там по полной, в том числе поймал и пару ножевых. Оказаться после этого в Штаммхайме, в тюрьме для террористов «Фракции Красной армии», было все равно что прокатиться в отпуск. Но тоже тот еще отпуск, как ты понимаешь.
Йохан замолкает и смотрит вперед — на то, как по склонам гор вырастают многочисленные белые и — вкраплениями — красные виллы, похожие на диковинные растения.
24
Солнце клонится к закату, когда мы добираемся до завода «Рейнбоу медикалс», раскинувшегося на берегу моря неподалеку от Эль-Пуэрто-де-Сан-та-Марии. Территория обнесена металлическим ограждением с колючей проволокой поверху. Я не получил ответа на мейл, посланный несколько дней назад менеджеру по связям с общественностью, и потому, как кролика из цилиндра, извлекаю на свет новую задумку. Мы подъезжаем к стеклянной будке пропускного пункта, и я предъявляю удостоверение.
— Я журналист, а это наш фотограф Йохан. Мы работаем над серией статей, посвященных разработке новых видов вакцины против вируса Эбола, ВИЧ-инфекций и малярии. У нас договоренность об интервью с директором отдела инновационных разработок Лизой Майер.
Смотрю в поросячьи глазки накачанного охранника. На нем бронежилет и автомат, переброшенный через плечо. Он куда-то звонит, долго лопочет по-испански и оборачивается к нам:
— У нас нет сотрудника с таким именем. Мой шеф
