Термитник 2 – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

Он смутно помнил, что именно произошло тогда у неё дома после новогоднего институтского корпоратива, когда он вызвался проводить её до дома и утром проснулся с ней в одной постели. Быстро оделся и сбежал, хотя дома его никто не ждал: семья укатила на все каникулы в пансионат «Пушкинские горы», и он должен был догнать их чуть позже.

Сказался больным и не пришёл на заседание кафедры. Струсил.

Плохо не то, что переспал с начальницей, прочно сидящей в кресле проректора, а то, что не помнил, как он там оказался в положении лёжа и без трусов. Ничто не предвещало. У этой начальственной дамы был двойной подбородок, над верхней губой со всей очевидностью чернели наследственные для многих восточных женщин усики. Говорила басом, ходила тяжело. Короче, не располагала к адюльтеру. Бес попутал, не иначе. Все-таки фамилия играет в жизни человека не последнюю роль. Видимо, горе мыкали ещё его давние предки, раз получили такое прозвище, и как ни цепляй к этой фамилии родовитые с виду имена, а прозвище силу свою возьмёт, и у любого Болеслава славу-то и окоротит, а боль оставит.

Тем сильнее оказалось изумление нашего вечного доцента, когда после каникул обнаружилось, что в институте слили две кафедры, и во главе новой, укрупнённой, согласно приказу из Министерства, теперь чёрным по белому была обозначена фамилия молодого профессора Горемычкина В. Б. И почему-то это никого особенно не удивило. И никто не хмыкал по углам. Должность не выборная. И новый назначенец не подвёл, вывел научную работу на международный уровень. И когда через семь месяцев незамужняя, немолодая, уже за сорок, гром-баба проректорша, неожиданно для всех ушла в декрет, как-то само собой получилось, что Горемычкина назначили и.о. на эту серьёзную должность. Обрел он, как говорится, нежданно-негаданно что-то вроде нового «статус скво»…

Но никого не подвёл, оправдал доверие. И уже больше не пенял своим предкам на несчастливую фамилию. Не брать же было ему фамилию жены: там с предками, видимо, ещё хуже дело обстояло.

Даже вслух произнести неловко: Кизяковы они были. Кизяки с соломенной трухой месили да коровьи лепёшки с глиной смешивали. Кирпичи такие лепили для саманных домиков в жаркой степи. Но если подумать, то что ж тут плохого: строителями, значит, были. Заложили, так сказать, фундамент. Теперь их потомки в палатах каменных живут и горя не мыкают.

84. Сосуды

Вот, например, слово – сосуды – имеет минимум два значения. Древние амфоры в вашем учебнике – сосуды для воды и масел. А в моей голове перед полнолунием сосуды часто сужаются и дают такую головную боль, что я начинаю ненавидеть человечество. И вас, и вас, дорогие студенты этого дорогого частного колледжа.

Ему казалось, что он произнёс это вслух, а на самом деле только подумал, пока подконтрольные ему десять человек «золотой молодёжи» писали контрольные по истории Древней Греции в свете последних находок археологии.

Их родители были готовы платить любые деньги за широту образовательного диапазона. В обычных школах для простого народа давно не было гуманитарных предметов. Только цифровые хакерские технологии. Их маленькая страна, осколок некогда великой и богатой империи, одной из первых ушла в автономное плавание в мировом политическом океане. И выживала как могла. Открыла работорговлю, продавая в богатые страны умы и головы, начинённые компьютерными сверхзнаниями. Это были молодые люди спортивного вида, с детства не знающие ничего, кроме креативного умения в создании воровских и шпионских программ новейшего поколения. Сильные и ловкие адреналинщики, умелые прицеперы и герои паркура – нужный новому миру новый рабочий класс.

А в классе у историка Афанасия Ильича сидели мягкотелые детки неспортивной наружности. Будущие министры и губернаторы, банкиры и президенты компаний. Знатоки исторических аллюзий, строители финансовых пирамид и общественных иллюзий.

Учебным пособием в их классе были оригиналы древних артефактов. И сегодня им дано было право одними из первых лицезреть драгоценную амфору, добытую не так давно со дна морского самым главным человеком в стране. Об этом широко и настырно вещал единый для всех государственный интернет-портал.

И когда этот знаменитый на всю страну сосуд освободили от мягчайшей пузырящейся упаковки и Афанасий Ильич увидел это чудо своими глазами, он не столько понял, сколько почувствовал на уровне подсознания, что это, мягко говоря, реплика, копия, а по-простому говоря, симулякр, подделка… Он открыл рот, чтобы высказать своё учёное мнение, но, видимо, сильно разволновался или же его подвела застарелая аневризма сосудов головного мозга. Словом, вызванные медики оказались бессильны.

Покойный академик А. И. Чумаков оставил после себя много недописанных книг по истории рухнувшей в тар-тарары цивилизации.

85. Шило в мешке

Преданный друг. Это друг, который предан тебе, как Ионафан?

Или это… преданный тобою друг… Или тот, который предал тебя?

Дружеские связи порою крепче любовных и рвутся болезненнее, – подумал Андрей и резко затормозил. Пятничная ночь самая опасная в Лондоне для автомобилиста. Пабы переполненены, толпы пьющих и напивающихся под завязку молодых клерков из Сити заполняют собой тротуары центральных улиц и как тесто из квашни сползают на проезжую часть дороги. Но самое страшное начинается на тихих, полутёмных из-за городской электро-экономии улицах, застроенных в какие-нибудь эдвардианские времена двухэтажными домами-гармошками, таунхаузами, то есть. И как бы ты ни осторожничал, а рано или поздно прямо перед твоим капотом окажется беспечный выпивоха – весь в чёрном на чёрной, безлунной улице с дальним тусклым фонарём у ближайшего паба, куда этот ночной беспечный торопыга путь и держит. И хорошо, если проскользнет в сантиметре от беды и растворится во тьме. А ведь бывает, что ничего не высветится в этой чёрной фигуре, потому что и лицо, и руки у него тоже чёрные. И это делает его совсем невидимым для усталых от компьютера глаз Андрея. И тогда всякое может случиться. Хоть из дома не выезжай. Ох, как он ненавидел их! А более всего боялся. Уж очень хотелось поскорее домой попасть и наконец-то выкурить в своём садике под большим каштаном последнюю, ну честное слово, сигарету. А потом и в дом войти с виноватой улыбкой: брошу, брошу, не буду – не буду, ещё два месяца до плановой операции на сердце, успею.

Да, жена в чём-то права, сердце он рано израсходовал. Курил с девятого класса. Из аспирантуры чуть не выгнали за пьянство. Чудом избежал. Потому что «сбежал», прихватив из лаборатории свои