Термитник 2 – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева
И вот сегодня этот друг вдруг позвонил как ни в чем не бывало и сказал, что летит в Шотландию на научный конгресс и будет читать доклад по их общей теме. Так и сказал: по их общей теме. Андрей облился холодным потом стыда, оттого что не сказал вору, что он вор. Да ещё и не отказал в ночлеге на обратном пути. Другу захотелось и в Лондоне побывать, раз уж оказия вышла.
Удивило то, что его самого не пригласили на этот конгресс. Словно не он породил все эти идеи. Сам виноват, – подумал. И тут же кольнуло под левой лопаткой. Ну, не умирать же от этого. Главное, что идеи не умирают вместе с нами. Не странно ли, что именно сегодня созрело единственно правильное решение задачи и выстрелило прямо в мозг в то самое мгновение, когда этот чёрный, во всем чёрном, бросился ему под колёса, а он успел затормозить. Вот этот адреналиновый выброс и дал вспышку, осветил мрак неизвестности. И у него, только у него в голове теперь ключ от этой научной шкатулки с секретом.
Да, украсть идею мало, нужно суметь доказать, что это и правда научное открытие, дверная щель в иные миры. Так что пусть летит с украденными разработками хоть к чёртовой матери, пусть хоть на Нобелевскую выдвигается. Как там в детстве пацаны во дворе говорили: «Жиль-да на правду выйдет!». В том смысле, что шило в мешке не утаишь.
86. Ароматы любви
Тело её, а особенно между грудей, пахло свежей созревающей дыней. А пуще всего он любил между ног собирать языком её сладкую дынную слизь. Сластолюбец… Пристрастился не на шутку. А тут – раз – и как отрезало. Ни запаха, ни вкуса. Ковид-19. И это не просто удар по обонянию и рецепторам вкусовым, это был удар под дых. Немолод уже. Сколько там той сласти осталось. Молодая жена, молодильное яблочко, дыня самаркандская – Гуля, Гуленька. Так и слышится ласковое: гули-гули. А в полном имени Гузель легко привидится легконогая газель, оленёнок Бемби. И между прочим, деловой партнёр, не погремушка пустоголовая. Взяла на себя новый китайский отдел и наладила там работу. Сама персонал набирала. В основном молодые парни спортивного типа и с красными дипломами. Пандемия их слаженную работу остановить не смогла. Вопреки всему, набрали обороты поставки новейшего медоборудования. Грузовые перевозки карантину не подвергались ни с той, ни с этой стороны. Благо живут-то они в Приморье, рукой до партнёров подать. Не знал, не знал, что самому придётся опробовать новую китайскую кислородную установку.
И когда вышел из комы, увидел лунный диск в окне, истекающий бледным дынным соком. Потянулся к нему, улыбаясь. Ноздри жадно раздулись в напрасной попытке уловить желаемое и желанное, ароматное дуновение последней любви.
87. Поле политэмигранта
Сначала всё-таки семья распалась, а потом уже страна. Худо-бедно, но раньше было всё знакомо и понятно с рождения. Хотя не всё, нет, не всё было понятно. Родители были политэмигрантами, а паспорта советские им так за всю их жизнь и не выдали: только вид на жительство. Мы с сестрой родились уже в Союзе, она в Ташкенте, а я потом в Москве. И школа была элитная с хорошим английским, и квартира на Кутузовском, и летние лагеря в Подмосковье, а вот моря я никогда не видел, ни в Крыму, ни в Сочи не отдыхал. В детстве не понимал, почему, а студентом стал и понял. Вернее, узнал то, о чём в семье с детьми не говорили: чтобы выехать за 101-ый километр, нужно было обращаться в инстанции и брать разрешение. Мне это было не столько обидно, сколько лень. И если честно, слегка противно. Вины за нами не было никакой, намерений, опасных для страны проживания, тоже. Но было смутное ощущение, что ты не такой, как все, что тебе чего-то нельзя.
Уехать из страны мне и в голову не приходило: друзья, интересная работа, молодая жена. Но встреча с Керолайн обрушила все эти непрочные, как оказалось, связи. Развёлся, да. И оказался в Лондоне. И опять словно бы на птичьих правах. Но с правом переписки, прости за чёрный юмор.
Ощущение, что ты свободен и можешь ехать куда угодно, вначале поглотило меня полностью. Да, налетались с женой, наездились. Но какой-то душевный неуют и тут меня тревожил: что-то тут не то… Ощущения странные. Разобрался: оказывается, тут никому до меня нет дела! И я никому тут по настоящему-то и не нужен. Ну, не в личном, разумеется, плане, скорее в экзистенциальном. И как теперь с этим жить… Ознобно немного. Пустота вокруг, как в чистом поле. Поле политэмигранта в Советском Союзе, на фактической моей родине, было словно бы ограничено частоколом из сотен негласных запретов. Хоть ты ни в чём не виноват, а вот иностранец и всё тут. Следили, конечно же. И родители об этом знали. Хотя и кандидатские, и докторские защитили, а к преподаванию допущены не были. Это же живое общение с советской молодёжью. Мало ли что расскажут: иностранцы, всё-таки. Недопустимая была бы оплошность, казалось, видимо, властям. В научных институтах они только числились, отмечались, а в основном брали «библиотечные дни», то есть работали дома. Отец книги о борьбе за свободу в своей стране писал, а мать монографию уникальную об искусстве древней миниатюры. Зарплаты им платили не маленькие.
А здесь… иди в любую сторону по этому полю – только ветер гуляет, свистит в ушах, тревожит душу странным ощущением полного тотального одиночества. Если бы не моя Керолайн, уж и не знаю, куда забрёл бы.
88. Ветер перемен
«Ребята, у нас новенький. Илья Плохих», – сказала учительница.
«А нам плохих не надо, – раздался ломкий басок Вовки Нечипайло с «камчатки», – своих хватает!» По классу прокатился смешок. Но Илья был равнодушен к насмешкам. Будучи едва ли не на голову выше многих восьмиклассников, он уже прямо с порога стал играть в баскетбол за сборную города. Часто уезжал на сборы. К тройкам относился спокойно. Был
