Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
– Да, я слышала, – подтвердила княжна, – это бывает… у мужчин, – словно захлебнулась она.
– Не у всех! – горячо возражал Шигарев. – У брата моего, да! Но не у всех… Вот на моем заводе у двух моих лошадей сделались такие же, как апельсин, гули у самых ноздрей… – он не выдержал и вдруг загаерничал: – Гуля, вы не знаете, это у нас так по-хохлацки… а вы думали, голубей кличут? Гули, гули, гуленьки, гули, гули, голубок… – он заходил носом, губами, изображая голубиное воркованье.
И московская княжна, закрыв уже совсем свои маленькие глазки, смеялась до упаду, восхищаясь этим милым «оригинальничаньем»…
В стороне молодежи велся иного рода разговор:
– Да-с, в Одессе вышла небольшая книжка, – говорил Факирскому маленький господин, которого звали Духониным, – он принадлежал к «соку московской умной молодежи», – поправляя золотые очки на носу, – имя совершенно неизвестное: какой-то Щербина5… Общее заглавие – просто: «Греческие стихотворения».
– Знаю! – крикнул ему через стол Свищов. – Со мною даже есть она, из Одессы получил… Хоррошо!
– Это, что мы с вами вечером вчера читали? – спросил сидевший подле Свищова толстый Елпидифор. – Первый сорт, скажу вам-с! Наизусть даже помню…
И он негромко стал декламировать:
Я всему здесь поверить готов,
В сем чудесном жилище богов,
Подсмотрев, как склонялись цианы,
Будто смятые ножкой Дианы,
Пробежавшей незримо на лов.
Я всему здесь поверить готов…
– Да, да, так! – закивал Духонин, до которого донеслись некоторые рифмы, не без некоторого удивления глядя на этого страстного к искусству уездного капитан-исправника.
– Каков эпикуреец? – подмигнул с своей стороны Свищов.
– Ну-с, и что же эти стихотворения? – пожелал узнать Факирский.
– А то «ну-с», – несколько обидчиво ответил благовоспитанный Духонин, – что это прелесть!
– Антология-с! – с пренебрежением сказал студент.
– Да-с, новая мысль в античной форме, то именно, чего желал Шенье6:
Sur les penseurs nouveaux faisons les vers antiques7!
– He знаю-с, – сказал студент, – только нынешнему человеку петь на античный лад не приходится.
– Это почему-с?
– Да потому… – Студент искал, как бы ему яснее выразиться, – потому что ему тогда сузить себя надо…
– Ах, сделайте милость, – засмеялся Духонин, – подите, сузьтесь до Гомера!..
– Современному человеку Жорж Санды нужны8, а не Гомеры! – со всем пылом и искренностью молодого увлечения возгласил Факирский.
– 9-Скриба ему нужно! – громко хихикнул ему на это Свищов. – И именно Скриба на музыку Обера-9!..
Студент ужасно оскорбился за своего кумира:
– Это что же-с! – проговорил он, подергивая плечами. – Ведь так, пожалуй, можно и родного отца на площади охаять!..
– Совсем нет-с, это я, напротив, в смысле вашем же говорю, – замигал ему Свищов и правым, и левым глазом, – вам известно или нет, что в Брюсселе после первого представления Фенеллы[19] толпа вышла из театра, поя хором: «amour sacré de la patrie»10, дуэт второго действия, и в ту же ночь выгнала из города голландцев?.. Вот-с они каковы, Скриб-то с Обером!..
– А вы, батенька, потише при мне, – шепнул, толкнув его слегка в бок, исправник. – Я ведь здесь в некотором роде правительственная власть!..
– Ну какая вы власть! – расхохотался Свищов, не без некоторой тревоги, впрочем, заглядывая в лицо Акулину. – Вы у нас жуир11, а не власть!..
– Нельзя, услышит, пожалуй! – объяснил толстый Елпидифор, кивнув на князя Лариона.
А князь Ларион, сидевший по другую сторону Софьи Ивановны, говорил ей тем временем:
– Не знаю, успел ли передать вам Сергей Михайлович о нашем сегодня с ним разговоре и о моем совете ему?
– Знаю, очень вам благодарна! – ответила она. Он взглянул на нее, несколько удивленный сухостью, показалось ему, ее тона.
– Очень! – повторила она, кивая головой. – Вы правы, ему здесь нечего делать! – подчеркнула она… – Особенно если вы устроите ему потом…
– Это непременно! – не дал он ей кончить. – И это мы в Москве же устроим. Не понимаю даже, для чего ваш племянник ездил в Петербург подавать свою просьбу: ваш главноуправляющий, при дружбе своей с… – князь назвал одного очень высокопоставленного в то время сановника, – все может теперь… Я через него обделаю…
Софья Ивановна наклонила голову в знак признательности.
– Я очень интересуюсь вашим племянником, – заговорил опять князь Ларион. – Мне много говорили в Москве зимою о его блестящих способностях и познаниях, и, сколько я мог сам судить за это короткое время, он действительно далеко недюжинный молодой человек. Если бы я был во власти, я бы непременно…
– Ничего для него бы не сделали! – быстро промолвила Софья Ивановна, которую уже давно подмывало сказать ему что-нибудь неприятное.
– Почему же вы так думаете? – недовольным тоном спросил он.
Она поспешила обратить слова свои в шутку:
– Я Писания держусь: не уповай ни на князя, ни на сына человеческого…
– Я не могу вам воспрепятствовать почитать меня за эгоиста, – сказал, слегка усмехаясь, князь Ларион, – попрошу вас верить только в то, что я по принципу старался бы проложить Сергею Михайловичу дорогу. Мудрое правительство должно было бы всегда, по-моему, иметь таких намеченных им, так сказать заранее, для занятия в будущем высших должностей в государстве молодых людей, которые, как ваш племянник, к счастливой случайности рождения и независимости по состоянию присоединяют еще приобретенное самими ими солидное высшее образование.
«Очень красно, только ты племянницы-то своей этому „намеченному“ дать не намерен!» – подумала Софья Ивановна, и опять неудержимо захотелось ей кольнуть чем-нибудь «старого лукавца».
– Я о правительстве не скажу, – громко проговорила она, – но у нас, по Писанию тоже, и своя своих не познаша!..
Захотел ли или нет
