Мечта маньяка - Григорий Аркатов
Санитар снова полез за бумажником. Он снова вытащил фото. На этот раз побольше.
Боже ж ты мой!..
Одного взгляда на фото оказалось достаточно. Оно всё объяснило. Любой мог всё понять с первого взгляда, но только не Константин. Он слишком уж сильно хотел быть слепым. Это была его собственная иллюзия, крайне странноватая мечта. И он самым глупым образом пытался нести этот свой сон в народ. Он был безумным миссионером своей назойливой религии, и его кровавая библия была сейчас у него в руках.
Я смотрел на неё.
И Великий диктатор тоже.
Мне очень хотелось верить, что хотя бы уборщик видит всё то же самое, что и я.
Женщина. Красивая, ухоженная, прилизанная. Здесь нет вопросов к её красоте. Она достойная жена. Но фото сделано так, словно она пытается выдавить себя на первый план, а то и вовсе вылезти в реальный мир через объектив камеры. А где-то на заднем
плане, почти под ней, сидит он – мужчина. И лицо у него грустное-грустное. Хотя вся обстановка натюрморта вроде как склоняет его на сторону неописуемого счастья.
Жена?.. праздничный торт?.. притянутая за уши вялая улыбка?..
Что здесь лишнее?
Становится ясно, что всё выше перечисленное, когда опускаешь взгляд, присматриваешься и внимательнее изучаешь праздничный торт.
– Ебанный ты в рот… Костик…
– Что?!
Он испуганно смотрит на фото, на меня, снова на фото.
Он не видел.
Он не понимал.
Надпись на торте «Мечты сбываются», а выше его изображение внутри окна деревянного сруба.
Тюрьма.
И он этого не понимает.
– Пиздец.
Щелчок.
Это вскипел чайник.
Уборщик Михаил лениво поднялся со своего полинявшего дивана и подошёл к самолично вытесанному из сосны столику. Там уже стояли три чашки. Их достал я. Простые такие, белые, с разными надписями: «Саша», «Даша», «Глаша». Я достал их из навесного шкафа с оранжевой дверцей. Кажется, там было ещё пять таких же.
– Ты-то с нами выпьешь чайку?
Тон голоса уборщика совсем не соответствовал теме дня. Он как бы проигнорировал её злободневность и попытался стереть из памяти как очередную мещанскую глупость, доведшую его до усталости.
– Да.
Этот тон сбил санитара с пути рассказчика, нарушил ритм и рифму саморефлексии.
– Наверное…
И он посмотрел на меня, как бы ища ответ:
«А нужен ли мне чай?»
Вряд ли.
Он и мне был не нужен. Да и уборщику, скорее всего, тоже. Не было от него никакого толка.
Вкус – скажет кто-то.
Да ну его.
Темненькая водица, которую нужно ещё и сластить. Она всегда лишь повод сесть на старый облезлый диван и рассказать о том или об этом. Причём можно быть совершенно спокойным за печень и за мозг. Это вам не алкоголь.
– Наливай!
Я решил за всех. И за Костю, и за Михаила.
– Сейчас будет.
Уборщик открыл лежавшую на столике упаковку пакетированного чая и вложил в каждую из чашек по пакетику чая.
– Всем сладкий? Сколько ложек?
– Две.
– Три.
Уборщик был сосредоточен и аккуратен в движениях. В этом заключалась его профессия. Он посыпал чайные пакетики сахаром, залил их кипятком и стал ждать.
Мы все ждали ровно пять минут, не проронив при этом ни слова. Потом последовал сигнал:
– Разбирайте.
Хозяин чердака первым взял готовый напиток. Вместе с ним он вернулся на диван. Я присел на один из стульев. Ну а Костик предпочёл постоять.
– Что ещё расскажите? – спросил уборщик, потирая ладонью разгоряченный фарфор.
– О чем? – спросил я.
Он усмехнулся.
– О бабах, конечно же.
Я взглянул на Костика. Я надеялся, он продолжит. Но Костик уже наговорил предостаточно. Да и мысль, наверное, потерял.
Не будь чая, не будь чердака, я вряд ли бы стал говорить о своих чувствах. Однако же у чая был приятный запах. И сделав глоток, я всё-таки взял своё собственное слово.
– За семь лет, что я провел в Спинтауне, у меня не было ни одной женщины. Это совсем не значит, что я не хочу секса или что у меня проблемы со здоровьем. И с желанием, и со здоровьем у меня всё в порядке. Но вот здешние женщины – это пиздец какой-то.
Я ждал, но никто не попытался меня парировать. И тогда я продолжил:
– Я сейчас не буду вспоминать странные психопатические случаи, когда, впервые увидев меня, женщина разевала рот и восклицала «А вы кто?», словно я был тем самым пророком Иисусом, которого все ждали, но никак не надеялись. Эту капающую изо рта слюну я обойду стороной. В тему дня будут случаи совсем иного порядка – те, когда я был первопричиной и первым проявлял симпатию.
– А такие были?
Константин слишком ждал, но всё же внес свой язвительный аргумент.
– По тебе совсем не скажешь.
Можно было обидеться. А можно было понять, что его собственная боль и горечь пытается найти во мне знакомые черты.
– Типа я бесчувственный валенок? – поинтересовался я чужим мнением.
– Такое складывается впечатление.
– Ну, тебе виднее.
Я отвернулся от него. Мне нечего было ему объяснять. Как впрочем, и Михаилу тоже. Но он хотя бы не сыпал штампами.
– И какими были твои успехи?
И в его глазах был интерес. Правда, вовсе не интерес к жизни. Это была всего лишь заинтересованность в сплетнях.
– Печальными.
– Но ты же вроде как успешный малый. Не то, что мы, плебеи.
Было непонятно шутит ли уборщик или всерьёз оценивает себя трезво. На всякий случай я постарался выбирать выражения.
– Помню, как в первый раз это случилось через полгода после моего переезда. Я выбрал тактику романтического поклонника, послал этой даме девятнадцать синих роз с таинственной запиской «сопротивление девятнадцати».
– И как? Подействовало?
Наверное, санитар Константин тоже любил подобную романтическую фигню. Так что едва он услышал про новую фишку, то тотчас загорелся интересом.
Напрасно.
– Через две недели она попыталась меня отравить.
Два человека на чердаке молча хлебнули чай из чашек.
– А остальные? – спросил уборщик, – Что с ними?
Секунда. Но за секунду я перебрал в памяти пятнадцать разных женщин.
– Расскажешь?
Я мог бы. Но чем бы было мое вспоминание? Наверное, глупой и пустой жалобой. И поэтому я сказал, обращаясь к двум мужчинам, которые раздели со мной этот поздний чай.
– Устал я. Как-нибудь в следующий раз. Мне бы ещё успеть на физиотерапию.
Глава четырнадцатая
Я постучал.
– Войдите.
Было непривычно и по большей части неловко. Не привык я к подобным ситуациям.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Меня направили, но я не записывался.
– Не страшно.
Я и в обычном общении с женщинами