Мечта маньяка - Григорий Аркатов
– Простите!
– Нужно было раньше думать. А сейчас я назначаю вам сто семнадцать штрафных баллов.
Грозный деревянный молот громко стукнул по своей условной наковальне, а затем мерзкая женская рожа медленно повернулась в сторону свидетеля и уже с совсем другой интонацией слащаво произнесла:
– Продолжайте, милочка.
– Спасибо.
Для убедительности актерской игры появилась новая слеза. Я с некоторым восхищением следил за тем, как капля соленой влаги грациозно и медленно катится по коже вниз.
Параллельно этому занятию я всем телом ощущал куда более тяжкое событие. Это мой адвокат опускался задницей на лавку.
Её словно гавном полили.
Слабачка???
Наверное.
Как бы мне не хотелось заниматься отрицанием очевидного, но факт остаётся фактом. Выбор оказался не так успешен, как мне казалось изначально.
И всё же…
О чем я думал, когда нанимал её?
О том, что она милашка с упругим задом и с отсутствием жировых складок на животе?
Все прочие плюсы не давали ничего нового.
Длинные каштановые волосы, приятное лицо, грудь, сексапильно подчёркнутая симпатичным лифчиком, аппетитный рот – всё это отрицало научную связь с юриспруденцией.
Собственно, я принял судьбоносное решение за треть секунды. Сработал поведенческий шаблон, сравнимый с временным помешательством. Девушка едва лишь появилась на пороге комнаты для свиданий и бац! Я сразу понял, что она та самая. А уже после, когда она подошла ко мне и села напротив, я начал выдумывать все «за» и всё логически обосновал.
Мне нужна была женщина, чтобы лучше выглядеть в глазах присяжных.
Браво!
Принято. Зачтено. Что дальше?
У молодых больше старания.
И это, несомненно, подходило как здравый аргумент.
Другие мужики – идиоты. Они не имеют прав в этом городе.
Наверное, это самое главное.
Но прямо сейчас время самолюбования осталось в прошлом. Сейчас мне угрожала тюрьма, а то и хуже – карательная психиатрия. Я ведь знал не понаслышке, что это такое. Бывал по другую сторону.
– Мне больно об этом говорить…
– Это важно.
Я горстями сыпал в себя упреки. А тем временем диалоги в зале суда продолжались. В них люди сулили рассказывать о своих чувствах. Правда, на самом деле они всего лишь ловко врали и притворялись. Эти люди врали мне, суду присяжных, людям на улице, людям в домах. Они обвиняли меня в том, что я лжец.
В какой-то мере это утверждение недалёко ушло от истины.
Да, я тоже врал, только вот при этом не рыдал и не стонал.
– Это очень важно.
– Хорошо… хорошо…
Заплаканная кокетка нервно затрепетала.
– Я увидела его и тут внутри меня всё оборвалось. Словно мир в одно мгновение рассыпался на части.
По щеки, словно в замедленной съемке, катилась третья слеза.
– Я вспомнила его руки, его наглые глаза. И тон. Именно этим надменным самоуверенным тоном он произносил свои мерзкие словечки, которыми всегда стремился меня унизить.
Чувства и впрямь были.
Ненависть, злость, зависть, неудовлетворенность…
Однако забитый до отказа зал судебного заседания игнорировал очевидное. Сотне человеческих лиц было предпочтительней видеть в заплаканной девчонке жертву, чем думать о чем-то более сложном и непонятном.
Обвинитель в своём вычурно строгом образе медленно подплыла к расстроенной девице и подала ей тонкотканный белоснежный платок. Худенькая рука тонкими пальцами осторожно приняла этот дар, одним касание промокнула им в углу левого глаза, а затем вернула.
– Это был обвиняемый? – спросила обвинитель, оставаясь на месте.
– Да.
– Где он на вас напал?
– Он не нападал на меня.
– То есть?
– У нас не было личного контакта.
– Тогда как он довёл вас до такого состояния?
– Он смотрел на меня.
– Значит, он преследовал вас?
– Нет.
– Тогда объясните.
– Он смотрел на меня из телевизора.
– Из телевизора?
– Его показывали в новостях.
– И только?
– Да.
– И у вас от этого случился нервный срыв?
– Да.
– Вы не смогли два месяца выходить на работу и три недели провели в лечебном санатории?
– Да.
Зал замер как мысленно, так и эмоционально. Что-то в заранее продуманной схеме пошло не по плану, отчего даже у строгого обвинителя задергался мизинец на правой руке.
– Я не понимаю, как обвиняемый сумел вас оскорбить?
Такие округлённые глаза я увидел впервые в жизни.
– Вы что не слышали?
Пауза.
– Я же вам всё рассказала!
Обвинитель рефлекторно сжалась. Теперь её обвиняли. И она не понимал за что.
– Простите.
– Нет! Вы тоже на их стороне!
Слёзы теперь прям-таки брызнули из глаз. Много.
– Простите.
– Вы такая же, как они. Защищаете их. А когда приходит такая как я, бедная и беззащитная, то правыми всегда остаются они. А я, а такие как я не находят правды. Потому что везде их мерзкие волосатые руки, их грязные словечки и сальные взгляды.
– Простите.
– Нет!
Слова перешли на визг, который в свою очередь сопровождался странной и быстрой жестикуляцией.
Поправить и понять такое не могла никакая женщина. Обвинитель растерялась. Строгий чёрный костюм больше не спасал. Она не знала, что делать.
– Хватит!
Вопрос решил деревянный молоток. Коротко и ясно. Он навёл самый настоящий порядок.
– Объявляется перерыв на полчаса!
По рядам тихим шепотом пронеслось облегчение. Люди пришли сегодня в тесный зал забавы ради. Им не нужны были драмы и сложные умозаключения.
Судья отложила молоток. Судья встала. Судья почесала затылок.
Не так она хотела провести сегодняшний рабочий день.
– Всем быть вовремя, – сказала она.
Её уродливое лицо выражала самозабвенную мечту о невозвращении. Однако же такого никак не могло произойти. Судья была частью системы. Она жила её правилами.
Невысокий жилистый мужчина в черно-красном мундире громкими большими шагами промаршировал из левого угла и встал лицом на обозрение зрителей.
– Её светлейшество судья Мария Ивановна!
Это была его церемониальная реплика.
Потом за его узкой спиной промелькнула широкая черная мантия с красной изнанкой. Она секунды три развевалась в поле моего зрения, после чего исчезла за тяжелой деревянной дверью позади судейского кресла.
Когда это случилось, все прочие созерцательно выдержали короткую благочестивую паузу, а затем начали медленно расходиться.
Я обратил внимание на нерадостный взгляд моего обвинителя. Она украдкой посмотрела на меня, затем, осознав себя пойманной, резко схватила папки со стола и строевым шагом ринулась к выходу. Нос её при этом был негодующе вздёрнут.
Ещё немного и в зале судебного заседания почти никого не осталось. Поле юридической битвы не покинули лишь несколько репортеров, которые теперь уныло посматривали на потолок и бродили по углам со своими фотокамерами и микрофонами.
– Ты – идиот?
О, я совсем позабыл про собственного защитника.
Её вопрос меня удивил. Но ещё
