Книга Гусыни - Июнь Ли

– Мы можем сказать ему, что пришли предложить свою дружбу.

– А ему нужны друзья?

– Может, да, а может, и нет, – ответила Фабьенна. – Но мы скажем, что нам нужно, чтобы он стал нашим другом.

– Зачем? – удивилась я.

Раньше, когда Фабьенна еще ходила в школу, некоторые девочки напрашивались к нам в подруги, но они быстро понимали, насколько унизительно ожидать чего-то от Фабьенны, которая разглядывала их с ехидным любопытством, а потом медленно произносила: «Не понимаю, с чего тебе взбрело в голову, будто мы хотим с тобой дружить».

– Человек вроде месье Дево может пригодиться, – объяснила Фабьенна. – Мы можем сказать, что хотим, чтобы он помог нам написать книгу.

– Книгу?

Последние два года Фабьенна не ходила в школу. Иногда она просматривала мои хрестоматии, чтобы не отставать от меня, но ни одна из нас в жизни не видела настоящей книги.

– Да, мы можем написать книгу вместе.

– О чем?

– О чем угодно. Я могу сочинять истории, а ты – их записывать. Интересно, это вообще сложно?

Я и правда писала письма лучше, чем Фабьенна. К тому же у меня был хороший почерк, и я каждый год получала школьную награду за чистописание. А Фабьенна умела сочинять истории. О свиньях, курах, коровах и козах, птицах и деревьях, оконных занавесках мамаши Бурдон и конной повозке папаши Гимлетта. И о Джолин, старшей сестре Фабьенны, которая давным-давно умерла. Я уже не помнила, как выглядела Джолин, но Фабьенна сочинила несколько историй о призраке Джолин и о призраке ее ребенка. Фабьенна называла его Малыш Оскар, хотя он умер до того, как ему успели придумать имя. А еще был призрак Бобби, американского возлюбленного Джолин. Бобби был негром, его предали военно-полевому суду и повесили после того, как Джолин забеременела.

Все они умерли, когда нам с Фабьенной было почти по семь лет. Я помнила, как Джолин отхлестала нас с Фабьенной пучком крапивы, поймав, когда мы крались за ней и Бобби, и я помнила шоколадки, которые он бросил нам, чтобы мы перестали за ними следить. Мы с Фабьенной гадали, что Бобби делал с Джолин в джипе или когда увозил ее куда-нибудь, куда мы не могли добраться пешком. Мы пытались разыгрывать все это, пользуясь воображением. Мы чувствовали себя достаточно взрослыми для всего на свете, включая созерцание мертворожденного младенца, который был темнее, чем наша коза Флер. Мы с Фабьенной обе коснулись его головы, липкой, серой и чуть теплой, когда внимание всех этих женщин было приковано к Джолин, которая, издавая ужасные звуки, истекала кровью и вот-вот должна была умереть.

В историях Фабьенны у всех троих сейчас все было хорошо: они стали не то чтобы счастливой семьей, а тремя счастливыми призраками, занятыми своими собственными играми.

Иногда истории о призраках заставляли меня покрываться мурашками, но чаще смешили. «Смотри! – Фабьенна указывала на ручей. – Видела?» – «Что?» – спрашивала я. Я знала, что никогда не увижу того, что видит она, и именно по этой причине у меня не могло быть никаких подруг, кроме нее. Она была глазами и ушами нас обеих. «Это Малыш Оскар, – шептала она. – Протыкает угрей штыком». – «О, он научился плавать», – говорила я, а Фабьенна отвечала, что не уверена, хорошо ли он плавает, поскольку он сидит на листе кувшинки, как лягушка. В других историях призрак Джолин плел ловушки из ивовых веток и ловил мужчин, выходивших из бара слишком поздно ночью. «Что она с ними делает?» – недоумевала я. «Щекочет, чтобы они не могли просто оставаться пьяными, – отвечала Фабьенна. – Знаешь, как этим мужчинам смешно и ужасно, если они не могут сосредоточиться на том, что пьяны?»

А еще был призрак Бобби, мой любимый. Он дул в уши коровам. Связывал поросят хвостами и бросал в них петарды. Подкладывал сигареты детям под подушки и запихивал мужчинам в штаны душистое мыло. Прятал апельсины под камнями или в лесу. Апельсины в историях Фабьенны всегда предназначались только для нас. Честно говоря, апельсины мы видели всего несколько раз в жизни, когда Бобби еще был жив. Когда он впервые принес Джолин апельсин, Фабьенна послала меня умолять, чтобы она разрешила нам подержать его в руках. Мы никогда еще не видели ничего такого цвета.

Я не сочиняла историй, но умела слушать Фабьенну.

♦

У каждой истории есть срок годности. Как у банки повидла или у свечи.

Есть ли срок годности у повидла? Да, повидло продлевает фруктам жизнь, но не навсегда.

Есть ли срок годности у свечи? Его может и не быть, но по истечении определенного времени свеча портится, даже если ее еще можно зажечь.

Время все портит. И мы платим за все, что подвержено порче: за еду, за кровельные балки, за души.

Срок годности моей истории истек, когда я узнала о смерти Фабьенны. Рассказывать историю с истекшим сроком годности – все равно что эксгумировать давно похороненное тело. Причина не всегда всем ясна.

Я думала о ребенке Фабьенны. Моя мать не написала, выжил ли он при рождении. И кто был отцом. Разумеется, она не видела смысла делиться подобными сведениями. Возможно, даже забыла о моей дружбе с Фабьенной. Теперь она все чаще сообщает в своих письмах о смерти того или иного жителя деревни. Она давно смирилась с тем, что я не вернусь в Сен-Реми при ее жизни. В одном из писем она выразила надежду, что я приеду хотя бы на ее похороны.

Возможно, стоит запланировать поездку в Сен-Реми. Эрл не пожалеет для меня денег на дорогу. Интересно, почувствую ли я ту же тяжесть, что когда-то ощутили мы с Фабьенной, если лягу на ее надгробие? Не нужно будет ждать, пока она решит подняться и уйти. Какой бы выбор я ни сделала, придется самой встать и уйти или навсегда остаться неподвижной над ее могилой.

♦

Когда нам было тринадцать лет, у меня имелись перед Фабьенной некоторые преимущества. Я лучше читала и писала. Я была выше, и мое тело, не такое костлявое, как у нее, уже начало слегка округляться. Мой лоб был шире, а щеки имели более красивый контур. В целом внешность у меня была приятнее. И я была не прочь поулыбаться людям, или отнести корзину для старухи без лишних просьб с ее стороны, или слушаться любого, кто имел надо мной какую-то власть. Фабьенна всего этого терпеть не могла.

Тогда я не знала, что это преимущества. Фабьенна могла забраться на дерево за несколько секунд, пока я еще висела на нижней ветке. Она умела задерживать дыхание под водой до тех пор, пока не начинало казаться, что она никогда не вынырнет.