Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский
Дефицит общения можно худо-бедно компенсировать стримами и роликами на ютюбе, самому выбирая себе собеседников, ну и в придачу эти ни к чему не обязывающие встречи с Федором и Звонарем. Как ни странно, ему интересно с ними. Федор не простой, он типа философ, пусть и самостийный, но в этой самостийности своя притягательность, странный, но вполне себе правомочный взгляд на жизнь, на природу, на человека. Звонарь тоже любопытная фигура – лирик, поэт в душе, верующий, хотя тоже как-то по-своему, не ортодоксально. Вполне себе глубинный народ, живущий своей закрытой жизнью, далекой от государственных заморочек.
Романа удивляло, что при всей этой далекости, Федор и Звонарь были неплохо информированы о разных событиях, так что и порассуждать о них могли вполне здраво – что об очередном так называемом национальном проекте, что о политике, что о глобальных проблемах типа потепления или возможности ядерного конфликта. Правда, говорили они о всех этих делах отстраненно, словно их это непосредственно нисколько не касалось.
Если себя Роман чувствовал как бы в безвоздушной среде, то эти парни были от земли, от сохи, все в них было крепкое, органичное, нутряное. Так казалось. А к нему они относились снисходительно, даже можно сказать, покровительственно, чувствуя, что он вроде как из другого теста. Неприязни у них это не вызывало, даже напротив, симпатию и уважение. И то, что он отказывался от выпивки, ничуть их не смущало и не отталкивало, хотя всякий раз при встрече ему снова предлагали. Своего рода ритуал: они предлагали – он отказывался.
Короче, ладили. И что он мало говорил, а больше слушал, их тоже не смущало. Ну такой человек, что дурного? Им самим нужно было с кем-нибудь побалакать. Может, потому они к нему и благоволили, что он, вроде человек не их круга, не выкобенивался, умел слушать – редкое, между прочим, свойство.
Назвать Федора философом – это, конечно, преувеличение. Таких мудрецов, как он, в отечественной глубинке не так уж мало. Ну пусть не философия, какая разница, если человек сам решает, как ему жить, то есть не просто плывет по течению, а что-то такое придумывает для себя, то есть прислушивается к каким-то вспорхнувшим в голову неведомо откуда идеям.
Федор вроде именно так и живет, посчитав, что краткосрочность жизни, ее временность изначально сводят к нулю все усилия, стремление к успеху, знаниям и прочему. Он как-то очень рано стал задаваться вопросом: а зачем, собственно? То есть зачем жить? Чтобы продлить свой род, двинуть прогресс, нет, правда? Ну да, так природа захотела, чтобы они жили, как живут и другие существа, ну, положим, дольше, чем бабочка или какой-нибудь зверь. Или меньше, чем дерево. Однако ж все подчинены законам природы, какими бы неправильными те им ни казались. Ну и ладно, так и надо жить, подчиняясь этим законам, он вот подчиняется, ничего не требуя и пытаясь сократить до минимума свои потребности.
Конечно, водку пить – это не совсем природа и даже антиприродно, хотя никто этого не доказал, но тем не менее имеют же они право делать себе какие-то поблажки, тем более что природа с человеком поступила не очень справедливо, дав ему возможность осознавать и оценивать свои действия, и вообще все – даже саму природу, находя что-то красивым или некрасивым, хорошим или плохим, естественным или неестественным. Федору это мешает жить, зато водка помогает не слишком зацикливаться на каких-то проблемах и трудностях, забываться именно для простой и естественной жизни.
Роман считает, что все-таки у человека есть какое-то предназначение, не такое, как у животных, он и страдает, и мучается, пытаясь постичь его, а у животных на этот счет никаких заморочек. Если надо кого-то слопать, чтобы выжить, они и загрызут, и сожрут. И среди людей есть подобные, но это не правило: люди в основном понимают, что плохо, что хорошо…
Федор мог бы с этим согласиться, хотя у него есть что возразить: а жестокие войны, которые сопровождают человечество на протяжении всей его истории? И число жертв в этих войнах такое, что животным не снилось даже в самом страшном сне.
Впрочем, назначение человек способен придумать себе сам, если очень хочется. Это как раз свойство сознания – плодить разные миражи. Звонарь вон поверил в Бога и живет с этой верой, а все почему? Потому, что у него талант извлекать из церковных колоколов красивые перезвоны. Ведь кто-то же дал ему этот талант, вложил в него, а кто, как не Господь? И ведь не просто для услаждения слуха, а еще и для того, чтобы народ собирать в церковь, напоминать о Всевышнем. То есть для Бога. Миссия, можно сказать. Так что понять Звонаря можно. Но в остальном-то что? Такое же обычное существование, как и у Федора, как и у Романа, как и у большинства.
Иногда Федор вторгается с размышлениями в область, которая Звонарю намного ближе. Он даже поддразнивает Звонаря, обнаруживая знакомство с Евангелием. Например, про смоковницу и Иисуса у него не очень удобные для Звонаря вопросы: чем так обидела бедная смоковница, на которой не было плодов? Ну не было и не было, видимо, не сезон или болела, мало ли. Если захотелось поесть, так, значит, сразу подавай. А коли нет, проклятие тебе, недужное дерево, засыхай себе. Людей, значит, исцелял, а дереву сразу приговор, причем жесткий. Как это понимать? И про других людей не подумал, которые могли бы воспользоваться ее плодами в пору их созревания. Как-то не очень правильно это выглядит, не по-христиански. Воду в вино превращал, а смоквы на дереве для своего насыщения вырастить не смог? Странно. Это как если бы Федор обиделся на ель или яблоню над головой, что она пропускает капли дождя, и срубил ее. Стало ли бы ему или кому-то от этого лучше? Вряд ли…
Звонарь таких вопросов, как Федор, не задает – ни себе, ни другим. На все для него есть один ответ – Господь и Его воля. Звонарство – тому лишнее подтверждение. Получилось само собой, да еще и с благословения батюшки Георгия.
