По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков
– Ты, Протас Исаич, когда последний раз видел Жарковских? – строго спросил Демьян.
– А?
Тот повторил вопрос громче. Протас ответил, что не видел их совсем, то бишь уже и не помнит когда…
– А, вона, гляди! – воскликнул он.
Все вздрогнули и стали смотреть по сторонам, на пепелище… И наконец сообразили, кого имеет в виду, буквально – видит – старик. Вверху кружили аисты. Старик глядел на них из-под заскорузлой трясущейся ладони. И все глядели вверх.
Красноклювые и красноногие белые птицы кружили молча над серебристым тополем, поворачивая головы и как будто внимательно разглядывая гнездо.
– Хых! – хохотнул Витёк Ладыга. – На яешню прилетели?!
– Можа, еще яиц принесли? – подхватил Степка. – Давай, бросай, бей! Мы поджарим!
Витёк хохотал. Степка тоже.
Старик устал глядеть вверх, опустил голову, покачал ею и молвил:
– Нашла кара за разбои родителя.
И Сенька вспомнил, что именно Протас тогда и толковал про разбойника солдата Максима и его сына Никифора.
– Чего? – тут же ухватился за сказанное Демьян.
Протас посмотрел на него снизу, щуря один глаз.
– Да вота… все, – ответил он, повернулся и пошел прочь.
– Э-э, Протас Исаич, погодь! – окликнул его Демьян.
Но тот уходил, не задерживаясь, шаркал лаптями, и за ними тащились развязавшиеся веревочки. Демьян хотел было догнать старика, но раздумал и остался расспрашивать Сеньку. А что тот мог сказать. Семена он, видимо, уже донимал своим расследованием. Но и Семен ничего не сказал такого. Он утверждал, что не видел, когда дед с бабкой ушли от него. На работе так умаялись они с Дарьей, что и спали без задних ног, как говорится. Ничего не могли добавить и девочки. Старики ведь так и не захотели теснить их в хате, устроились после изгнания из своего дома на сеновале, там им Дарья постелила, Семен поставил столик и даже зеркало, два стула, к столбу прибил рукомойник, под него сунули таз. До нового сена можно жить. А в дому у него и действительно тесновато. Хотя он и звал настойчиво стариков все же в избу, но если Дюрга уперся, переубедить его – все равно что срезать косой валун в поле. Да и еще была тень обиды у сына на отца… Или уже и нет? И сам он ведь был этой жарковской породы. Дарья могла подтвердить.
Ждали, когда пожарище остынет, чтобы поискать на всякий случай кости среди головешек. Хотя никто и не верил, что старики могли так-то покончить свой век. Но, правда, тут же поминали вспыльчивость деда. В сердцах тот мог натворить делов.
На пожарище приезжал Тимашук. Судя по всему, он был доволен таким поворотом. Ведь изба уже считалась колхозной собственностью и уничтожение ее отягчало вину всей ячейки. Как и Демьян, он определил случившееся спланированной акцией противодействия советской власти. И снова вызвал на допрос и Фофочку, и Евграфа, и Семена с Дарьей, а также девочек – Лариску, Зойку и Маринку.
На пожарище сыскались только кости кота. Скорее всего, Трутня. Как он туда угодил? Девочки Семена и говорили, что Трутень, прибежав со стариками, не пошел за ними на сеновал и в дом к Семену не пожаловал, а все сидел на верху ворот оставленного хутора. Там и сгиб. Может, проскользнул под ногами новых хозяев, колхозников, заглянувших в дом, с тем чтобы уже начать устройство там ветлечебницы, да и оказался заперт.
Значит, старики сбежали. Но как? Куда? Зачем? С чем? У них же ничего уже и не было, кроме летней одежки. И деньги все, считай, ушли на выплату хотя бы части оброка… то есть индивидуального обложения. Жерновами-то этими не одного Дюргу новая власть задавила до хрипа предсмертного.
Но тут Протас снова подал голос и напомнил о Максиме – солдатике николаевском, ага. Ведь он мудёр был и завещал сыну все не тратить, пограбленное или полученное от купца Максимова, ежели было то спасение его дочки́. Словом, все давно знали, что есть, есть у Жарковских драгоценности. К ним в дом и воры пробирались, но лишь одежкой и серьгами с колечками поживились, а главного клада не нашли. А он был, был и есть, тот клад солдата Максима Долядудина. Иначе откудова такие хоромы-то выстроились? Откудова все коровы многодойные, статные лошадки, Антон в яблоках, полей туча, лугов? А? Ну вот откуда? Иконы в серебре – были? Были. Чарочки золотые были? Были. Протас сам из такой на Пасху у них пил кагор. И на церкву всегда Дюрга жертводеял, всегда. Да и окружающим жильцам одалживал. Без всякого проценту! Но, правда, с помощью по хозяйству. Делов-то было много. Хоть бы и вычистить хлевы, и конюшню, и коровник. Обычно таков и был его процент. Так это крестьянину проще и легче, чем деньгой-то возвращать. А у него они, по всему выходит, водились. Ну откуда? Что у него, какие-то руки-ноги другие? Спина из железа, можа? А голова – боярская дума? Да умом-то он не сиял. Ну знал там молитвы, читал Библию, мог старинную песнь под хмельком пропеть, и все. Крестьянин он и есть крестьянин. А видишь, как заматерел, накопил добра. Почему? А потому, что был, был клад! Была щасливая звезда солдатская Долядудина.
Была, да и закатилася!
Таперика Жарки повьются ужами на сковородке советской власти у Тимашука, Машука грозного. Пущай. Поделом. Девоньку приморили. Ведь шкраб тот уже ихний. Вот. И соки выжимали из трудового батрачества. А то свадьбу какую учинили с развратом царского пения. Белогвардейщина и есть. На Колчака, поди, молятся. Али на нашего барона Кыша. Он-то тоже куды-то подевался, испарился, как весенний туман. Вот оне все где-то и сбираются, думу думают, как сгубить советских представителей и известь бедноту под корень. Он умом не блистал, Дюрга, и силов у него уж нема, но клад, клад отрыл вдвоих со своей козявкой Устьей, да и поволокли его в леса к барону Кышу. На, мол, купляй у Франции и Германии пороху, пуль, снарядов, сбирай сорванцов, контриков недобитых, дезертиров всяких, мазуриков-ворье, латышей, китайчиков, снаряжай армию…
Старик заговаривался после чарки мутного самогона, поднесенной дознавателем, посланным Тимашуком. Но эти россказни уже вовсю обсуждались на селе. И все дружно порешили: был, был клад.
20
Сенька смеялся, услышав от Аньки и Ильи об этих пересудах.
– Ага! Остров сокровищ, а не хутор Белодедово.
– Ну ты же сам толковал про Дюргу, что прижимистый и хитрый, – напомнил Илья. – И тебе чуть ли не враг? Не давал учиться дальше?
– Так и что?.. А
