Девичья фамилия - Аврора Тамиджо
Именно Лавиния меняла простыни в спальне, куда больше не ступала нога Санти Маравильи: теперь он если и бывал дома, то засыпал на кресле в гостиной или на террасе. Поэтому спальня оставалась безупречно чистой, и, когда Лавиния, проходя мимо двери, замечала складку на одеяле, она входила и разглаживала ее рукой. В шкафах лежала вся одежда Сельмы, кроме красного платья, расшитого черными розами, которое она надела, отправляясь на тот свет. В первой корзине с чистым бельем Лавиния нашла нижние юбки матери, выгладила их, сложила и убрала обратно в шкаф. Долгие годы после этого она не открывала дверцы.
Сельма была мертва уже год, когда дядя Донато устроил поминальную службу. Пеппино Инкаммиза пришел в церковь Святого Антонина, а вместе с ним пришла и его жена Лючетта на седьмом месяце беременности. В другое время Патриция метала бы громы и молнии, увидев рядом с Пеппино эту пухлую женщину со скучной мышиной мордочкой. Но сейчас она даже не взглянула на него, хотя он сел рядом, как и на похоронах годом ранее. На мессу в память о Сельме Кваранте Пеппино пришел так, словно предвидел, что в этот день будет очень занят, – без пиджака, в черной рубашке и жилете. Ему пришлось поддерживать дядю Донато, у которого во время службы голос срывался чаще, чем он взывал к Господу. Дядя Фернандо ни на минуту не переставал рыдать, как теленок; в какой-то момент Пеппино принес ему стакан воды из ризницы, потому что кровь ударила Фернандо в лицо. Не успела служба закончиться, как перед глазами у Патриции загорелись огоньки, она покрылась потом, потеряла сознание и свалилась прямо на Пеппино Инкаммизу, будто мешок картошки.
Дома доктор Ла Мантиа спросил:
– Как долго эта девочка не ела?
При этом он смотрел в глаза Лавинии, как будто это она была виновата в том, что весь последний год ее сестра пыталась уморить себя голодом. Врач обнаружил, что Патриция весит на десять килограммов ниже нормы, у нее низкое давление, лезут волосы и очень сухая кожа. Лавиния перепугалась, поскольку те же симптомы были перед смертью у матери, и спросила, не заразна ли болезнь Сельмы.
– Печаль может быть заразной, – ответил доктор.
Он прописал Патриции пилюли, возбуждающие аппетит, и успокаивающие капли, порекомендовав есть мясо с кровью. В тот же день Пеппино отправился в аптеку и мясную лавку. Только завез жену домой, считая, что вся эта суета для нее слишком утомительна.
– Не волнуйся, я быстро. Моргнуть не успеешь, и я снова буду дома, – сказал он ей.
А сам вернулся глубокой ночью. Притворяясь спящей, Лючетта лежала на спине с закрытыми глазами, взволнованная и обиженная неизвестно на кого и на что. Вот уже год она мирилась с тем, что ее муж все свободное время проводит на улице Феличе Бизаццы, – это было больше, чем можно было ожидать от менее кроткой или менее мудрой женщины. Но в одном Лючетта была уверена: она не собирается становиться посмешищем для соседей по вине мужа.
Пока Патриция не встала на ноги, Пеппино приходил к ней каждый день и приносил то мясо и хлеб, то свежие цветы и кассателлы, горячие, только из печи.
Каждый раз, когда он приходил к ним домой, мамушка не сводила с него глаз. Когда он входил, она сидела на террасе спиной к дому, делая вид, что не замечает его, как не замечала рабочих, которые приходили раз в три месяца заправлять газовый баллон на кухне; но стоило Пеппино лишь на миг отвернуться, и он чувствовал спиной взгляд прозрачных глаз Розы, которая наблюдала за ним, как наблюдала за незваными гостями. Время от времени он останавливался, чтобы выразить свое почтение.
– Добрый вечер, синьора. Если вам что-нибудь понадобится, я всегда в распоряжении вашей семьи.
И наклонял голову так низко, словно отвешивал поклон.
Розу это совершенно не впечатляло.
– Вы очень добры, но нам ничего не нужно. Возвращайтесь к своей жене.
Двенадцать слов – а затем ее заостренный нос вздергивался к небесам в надменном презрении, которое делало ее похожей на императрицу, а не на деревенскую трактирщицу. И она поворачивалась к нему спиной.
Бабушке даже не нужно было заходить к ним на кухню, чтобы и Пеппино, и Лавиния чувствовали, что за ними наблюдают, – отчетливее, чем если бы рядом сидела собака, – и порой Лавинии казалось, что Роза поступает так нарочно, чтобы Пеппино чувствовал себя не в своей тарелке. Не в силах ни на чем сосредоточиться, он просто стоял рядом, пока Лавиния выкладывала покупки, и смотрел на закрытую дверь в комнату Патриции.
– Можно мне войти и взглянуть, как она?
– Ни в коем случае, еще чего. Кроме того, Патриция не хочет тебя видеть.
Лавиния и без того нервничала, а присутствие унылого Пеппино и вовсе выводило ее из себя. Однажды, рассердившись, она грубо заявила:
– Если мой отец застанет тебя здесь, то выгонит из дома, и меня заодно. И вообще, ты видел, как на тебя смотрит бабушка?
Пеппино не принял эти слова близко к сердцу.
– Лави, да какое мне дело до твоего отца и бабушки? Я беспокоюсь о Патриции, и ты тоже должна беспокоиться. Ты ей сестра или как?
Он повысил голос, совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы Лавиния почувствовала себя ужасно. Хлопнув ладонями по мраморной столешнице, она вышла из кухни с вытянувшимся от обиды лицом. Вечно она становится козлом отпущения, а Патриции достаются все пряники. И без того плохое настроение испортилось еще больше, когда она вошла в комнату сестры и увидела, что Маринелла свернулась клубочком на ее кровати, будто кошка. Обе притворялись, что спят. Терпение Лавинии лопнуло, и она тряхнула Патрицию за плечо.
– Слушай, я не знаю, что у тебя на уме, но теперь мы остались одни. Тебе придется заняться делом.
– Каким делом? Что мы с тобой умеем делать? Ничего. Мы обе совершенно бесполезны, – пробормотала Патриция. Она прижималась к Маринелле, не открывая глаз. – Как только все узнают, что мы ни на что не годны, они заберут ее у нас, как Бог свят, заберут. Они это могут. Но сначала я убью их, а потом покончу с собой.
– Нет, нет, нет. Я хочу быть с вами. С вами двумя, с бабушкой и с папой. Я не хочу, чтобы меня забирали! – воскликнула Маринелла.
Она вся дрожала, ее глаза блестели, как две льдинки.
Чуть смягчившись, Лавиния заговорила с ней:
– Конечно, ты останешься с нами, где еще тебе быть? Не слушай свою глупую сестру. Мы будем жить вместе, как раньше. Как когда мама была с нами.
На ее ласку Маринелла ответила тем, что спрятала лицо на груди у Патриции. Лавиния подняла голову, ожидая увидеть, что старшая сестра смотрит на нее привычным взглядом – будто на глупую мышь, угодившую хвостом в ловушку. Но сейчас все было не так. Сейчас этой мышью была Патриция, это она попала в капкан и потеряла не только хвост. Как давно она перестала посещать университет? Когда Лавиния в последний раз видела, что сестра за столом ест, а не просто дует на суп в ложке Маринеллы? Уже много месяцев она не приносила домой цветы и рассаду, так что на террасе все давным-давно засохло. Лавинии захотелось лечь с ними в постель, разрыдаться и спросить у Господа, почему из всей их семьи он забрал именно маму. Но она решила прикусить язык, чтобы не пенять вслух на несправедливую судьбу, и проявить в этот день святую добродетель терпения. В конце концов, Пеппино прав – если не она позаботится о своих сестрах,
