Потерянная эпопея - Алис Зенитер
Последний термин удивителен; сегодня его употребляют в основном для зданий да для мемуаров. Но в 1866 году реабилитируют людей, работают с живым материалом. «Ваша реабилитация будет постоянным предметом моих забот»,– заявляет Гийен в речи, произнесенной перед двумястами пятьюдесятью каторжниками, высадившимися с «Ифигении», пионерами исправительной колонии. Его силуэт из тысячи капель, брызнувший из ямы с водой, стоит перед Тасс. У водяного создания, оно же Гийен, белые волосы и черные круги под запавшими глазами, оно осматривает строй медленно и тревожно. «Ваша реабилитация будет постоянным предметом моих забот». Это может быть правдой, но, похоже, чтобы добиться этой реабилитации, Гийен, как верный последователь Сен-Симона, поставил перед собой цель, не столь непосредственно социальную: экономическую автономию колонии, которой он управляет. Экономический и технический прогресс, думает он, может породить только человеческий расцвет, это замкнутый круг, но не порочный. Также он стремится облегчить финансовые страдания метрополии (которые Гийену, находящемуся в двадцати тысячах километров от Парижа, представляются абсолютно ужасными). После года на острове он напишет министру, что «колония, которая после двадцати пяти или тридцати лет помощи метрополии еще нуждается в субсидиях для внутреннего управления, подобна государству, чье производство не может сравняться с потреблением и сборы не перекрывают расходы; ее существование невозможно. Это чистая обуза для метрополии, которая не может бесконечно идти на жертвы».
Чтобы достичь этой экономической автономии, Шарль Гийен должен решить некоторые земельные вопросы: то есть ему придется установить, кому принадлежат земли, которые он рассчитывает сделать рентабельными с помощью шахт или плугов, то есть думать не только о жертвах метрополии, не только о реабилитации своих каторжников, но еще и о канаках. Это для него не проблема: он готов. Он носит в сердце достаточно забот, чтобы множить их бессменные темы. Когда он прибыл на Ле Каю, его настольная книга – «Франция в Африке» Гийо, он мыслит колонизацию в терминах моральной и социальной ассимиляции туземного населения. Тасс видит, как его длинные жидкие руки листают страницы книги, держа ее почтительно, точно Библию. Он бормочет: «Принципа собственности не существует в Алжире, мы должны его создать… Ибо по законоположению и, главное, из любви к собственности мы можем обратить бродячие и кочевые племена к цивилизации, первая основа, первый элемент которой – привычки домашнего очага, постоянство имущества, дух владения и хранения».
То, что Гийен читал и перечитывал перед отъездом, было изначальным планом. Это же, кстати, ему твердят и из Министерства колоний: сделай твоих канаков собственниками. Так мы их заполучим, так поднимем до ранга людей – и, впрочем, раздавим в ранге бедняков, потому что тогда сможем лишить их собственности законно. Можно было бы подумать, что Гийен последует за своим Гийо, и это даже облегчит ему задачу. Бери уже известную стратегию, применяй ее к другой территории, не слишком задумывайся, не теряй времени.
Но что-то застопорилось в прекрасной сен-симоновской машине Гийена: вот он уже не хочет делать туземное население собственниками. Он слишком занят созданием своей исправительной колонии и слишком хорошо понимает, что для ее роста сам должен оставаться хозяином земель. Здесь не просто колония-поселение: здесь исправительная колония (ладно, на замену, но Гийену не так уж плохо дается быть планом Б). Он явно не солгал каторжникам с «Ифигении»: о них он думает в первую очередь. Частная собственность – это риск оказаться в окружении больших хозяйств, основанных поселенцами, и маленьких наделов, возделываемых канаками,– и те и другие могут помешать расширению его каторги. Он, впрочем, не против дать право собственности алжирцам, но арабы все-таки ближе к нам – неизвестно, основывается ли он на принятой цветовой палитре или сам выработал критерии, чтобы оценивать раскройку душ,– чем меланезийцы с их шерстистыми волосами и крестильными именами, звучащими как прозвища с гротескного маскарада. Вот ему здесь уже представили одного Наполеона, а потом показали пальцем на Ипполита. Эти вожди с их славными боевыми именами разгуливают почти голыми, несколько квадратиков ткани, ракушки, нанизанные на веревочку, а пенис упакован в чехол с нелепыми украшениями. Это шутка, хочет сказать Гийен, отводя глаза. Если начать выдавать таким документы, это спутает иерархию рас. А она как-никак дорога Гийену, иерархия рас. Ему было бы обидно ей навредить. Он готов создать бесплатные школы в надежде, что некоторые туземцы дотянутся до уровня, ибо верит в эволюцию, но каждый день лицезрит несовершенство их расы в безобразии их черт – это научная констатация, и он документирует ее при помощи дагерротипов: вот, видите, нос, а здесь лоб, отметьте отсутствие симметрии в лице, оцените ширину, плоскость, выпуклость.
Несмотря на многократные просьбы начальства (Дайте нам собственников!), он предпочитает придерживаться мифа, разделяемого многими европейцами, проездом побывавшими в Тихом океане: канаки не знают индивидуальной собственности, они мыслят себя только группой. Когда какой-нибудь миссионер или этнограф возражает ему, что как раз наоборот, по наблюдениям-то у них есть индивидуальная собственность, или, скорее, семейная,– Гийен дает лапидарный ответ: невозможно, они антропофаги. Один каннибал или другой, разница невелика, и губернатор импортирует из Африки деление на племена, понятие, не существующее в Океании. Из кусков кланов, иногда рассеянных, с разными верованиями, с чужими языками, он создает территориальные заповедники под руководством одного вождя. В зависимости от дружбы губернатора с этим вождем племена получат три гектара земли на голову, или два, или полтора. Но какова бы ни была площадь, которой, по мнению Гийена, они заслуживают, канаки на этом теряют. Тем более что и с этими заповедниками не все гладко, Гийен присваивает себе право в случае надобности уменьшать их площадь. Ради общего блага можно будет оттеснить туземцев к подзолистым и латеритным почвам, к красному илу и диким папоротникам, которые только и растут на этих сухих землях. А это значит, что на самом деле их сошлют в зоны, которых они тщательно избегали на протяжении трех тысяч лет, на бесплодные склоны, в голодные горы, где ни декоративных садов не разбить, ни вырастить ямс. Иногда их будут оттеснять в земли мертвых, которые им не принадлежат, которые не принадлежат никому живому. А иногда даже вынудят уступить земли мертвых вновь прибывшим, что еще хуже.
Перемещать население – это не только решение земельных вопросов для Гийена, это акт аккультурации – необходимой аккультурации, повторяет он вслед за Гийо, для будущей ассимиляции туземцев. Аккультурации тем более насильственной, что перемещенное население воспринимает территорию, на которой живет, как живой архив, а
