Прощай, Анна К. - Лера Манович

Подходящих цветов в сумке почти не было, поэтому у Лерыча лицо кирпичного оттенка, а джинсовую куртку пришлось сделать ядовито-зеленой. И собака получилась голубоватая, а не рыжая. Но в целом очень похоже вышло. Прямо как живые.

Гоша окончил когда-то художественную школу. Педагоги говорили, мальчишка чертовски талантлив. Теперь это был уже не мальчишка, а долговязый то ли мужчина, то ли старик с желтым лицом. Печень.

Впрочем, художественный взгляд и чувствительность души он сохранил: часами Гоша мог ловить голубя, только чтоб распутать ему лапки, связанные злыми мальчишками. И когда это удавалось и голубь выпархивал из его худых рук, устремляясь в небо, – желтое лицо Гоши просветлялось.

Гоша ходил по вагонам с табличкой «Помогите инвалиду, нужны деньги на операцию». Деньги на лечение и в самом деле были нужны. Но сколько и на какое лечение, Гоша давно уже не помнил.

Однажды утром он так и остался сидеть на полу среди шелухи и окурков, прислонившись спиной к стене и вытянув вперед длинные худые ноги в разных носках. Вокруг него в первых лучах солнца бродили и ворковали его любимые голуби.

Фенька

Феньку нашли под деревом, недалеко от станции. Нашел Лерыч. Щенок был совсем крошечный, но сразу было видно: благородных кровей. Как он там оказался, сказать трудно. Никогда и никто по доброй воле не бросил бы такую кроху.

Едва Лерыч наклонился, увидел круглые глаза и приветливо-беспомощное шевеление хвостика размером с мизинец – полюбил сразу и навсегда.

Вначале он назвал собачку Му-Му. Не для смеха, а чтоб ее имя смог выговорить Толик, немой и умственно отсталый мальчик. Но Толик все складывал губы, пускал пузыри и говорил не Му-Му, а скорее Пфе-Пфе. Так щенок стал Пфенькой, а потом уж просто Фенькой.

Фенька оказалась существом чувствительным и благородным. У Лерыча давно уже не было ни квартиры, ни дачи с креслом-качалкой, ни жены – кандидата наук. А вот Фенька появилась. Как будто деталь, уголок из той, давно утраченной жизни случайно вылез в этой – новой и безрадостной.

Сам Лерыч был человеком непростым. Во-первых, наполовину еврей. Во-вторых, имел высшее образование. Он, к примеру, читал «Москва-Петушки» Ерофеева, и не просто читал, а помнил наизусть отрывки. Ему казалось чрезвычайно забавным сесть на Курском вокзале в электричке рядом с кем-нибудь и процитировать человеку по памяти что-нибудь из книжки. Но люди попадались неподходящие, текст не узнавали и смущенно отсаживались подальше от странного попутчика.

Машка

Сын Толик появился у Лерыча пять лет назад. Родила его Машка, девка с загадкой в лице, но совершенно пропащая. Лерыч не знал точно, был ли это его сын или чей еще, но Машка сказала:

– Тебе рожать буду.

Так Лерыч стал отцом Толика.

Машка была низенькая, вся короткая и широкая. Хороши в ней были только грудь да лютый бабский характер. Когда Толик был совсем маленький, и Машка, присев где-нибудь в тени, доставала из-под растянутой майки грудь, правильно округлую, белую, с крошечным розовым соском – Лерыч смотрел и не мог насмотреться. И понять тоже не мог, как и зачем явлена такая красота тут, между испитым лицом и грязной юбкой, зажатая в короткопалой, грязноватой Машкиной руке, красота, которую небрежно мяли, пихая в рот глупого Толика. И зачем это чудо явлено в самой Машке, пьющей и пропащей…

Весь ужас облезлых стен, тряпья на полу и лиц, превратившихся тоже в какое-то человеческое тряпье, будто освящался белым, прекрасным овалом этой груди. Это был атрибут красивой жизни номер один в жизни Лерыча.

Впрочем, Машка была не так глупа, чтобы «чудо» это не видеть и за собой не знать. Часто, напившись и распоясавшись, подходила она к кому-нибудь из «интересных» мужиков и, задрав грязную рубашонку, с удовольствием наблюдала, какое впечатление производит. Лерыч сильно ревновал, но грех этот ей прощал.

Машка прожила не то чтобы вместе, но рядом с Лерычем четыре года, а в одно утро просто исчезла вместе с небольшой денежной суммой, которую Лерыч хранил у себя в потайном кармане. Такое бывало с ней и раньше. Загуляла. Но когда Машка не появилась и на третий день, Лерыч пошел искать. Исходил все вокруг, похудел и осунулся. Машки нигде не было.

Ходили слухи, будто какой-то проезжий художник взял ее к себе, сраженный белоснежной красотой с маленьким алым соском. Лерыч и сам хотел бы в это верить. Но он знал, что никакие художники Машку не забирали, а забили ее где-то до смерти за вспыльчивый характер и бабскую злобу. Сколько раз она и ему в приступе пьяной ненависти ко всей этой паскудной жизни раздирала лицо в кровь. Даже маленькому Толику, который и мухи никогда не обидел, доставалось. За то, что получился некрасивым и глупым.

– Вот ведь какая амбициозная баба, а в бомжи пошла, – с горькой иронией говорил про нее Гоша и сплевывал.

Толик быстро от матери отвык. Лерыч тосковал, но виду не подавал. И по атрибуту красивой жизни номер один, и по самой Машке – злой и давно к нему равнодушной.

* * *

Лето пронеслось легко и почти весело. Погода стояла жаркая, ночевать можно было где хочешь. Толик подрос, окреп, и в лице его появились черты, отдаленно напоминающие Лерыча в молодости. Фенька тоже подросла, освоилась. У нее был особый собачий дар: повиливая рыжим хвостиком, она умела так посмотреть в глаза, что пирожки, мороженое и все остальное, что пьют и едят на станциях, сыпалось как из рога изобилия.

Одна предприимчивая старуха все выпрашивала у Лерыча Феньку, хорошие деньги предлагала, но Лерыч только отмахивался.

– Дурак ты, – говорила бабка, – живешь как говно и все выебываесси. У меня б собачка в квартире жила. А так подохнет – и ничего не получишь. А то и сам раньше нее подохнешь.

Портрет

Стоял теплый августовский вечер. Лерыч, Толик и Фенька сидели на железнодорожной насыпи. Гоша рисовал тот самый портрет, Лерыч курил, Толик возился с Фенькой.

– Шикарный ты мужик, – сказал Гоша, легко набрасывая на стене силуэт, – если баба у тебя, то с такой роскошной грудью, что и среди приличных-то не сыщешь.

Он обернулся к Лерычу и подмигнул.

– Если собака – так тоже… чистопородная и умная, каких поискать, – прибавил Гоша. – Все у тебя не абы как.

– А сын гляди какой, – Лерыч посмотрел на Толика. – Толик, дай руку.

Мальчик протянул ему руку. Лерыч взял ее в свою, разгладил, распрямил грязные