Мальчик с чёрным петухом - Штефани фор Шульте

И Годель окончательно сникла. Боль уже окопалась в её лице, женщина постарела на годы. Слёзы неудержимо текли по щекам, материнское молоко капало с промокшего платья. Теперь она хотела остаться здесь лежать без памяти. И Мартин не мог привести её в чувство, когда она откинулась на ствол дерева с грудничком на руках. Остаток пути он проделал один, торопясь привести людей на помощь. Мальчик добежал до деревни и стал кричать всеми остатками воздуха, уцелевшими в лёгких после спешки.

Но поскольку у деревенских было предубеждение против Мартина, длилось нестерпимо долго, пока до них дошла серьёзность положения, история с чёрным рыцарем, всё несчастье, и они с развевающимися полами одёжек побежали вниз с пригорка, чтобы прийти на помощь Годели. Какие вопли тогда разнеслись по окрестностям. Притащили Годель в деревню. Последний её взгляд был устремлён на Мартина, и он смог в нём всё прочитать. Никогда уже больше не сопровождать ему Годель на рынок. Отныне она станет обходить его стороной. Потому что виной всему был, быть может – да наверняка, – он. И не иначе как его чёрный чёрт, петух, накликал несчастье.

Измученный Мартин остался у колодца и очень нескоро пустился в путь к себе домой. В свою хижину у края леса, где дверь никогда не запиралась. Там нечего было украсть. Одна только кружка. Да дерюжка, чтобы укрыться, и охапка соломы вместо постели.

Петух ещё находил в щелях между досками пола какие-то зёрна и крошки. Когда же здесь в последний раз варилась еда и пёкся хлеб? Давно. Мартин привычно развёл огонь, потому что огонь в такое время был необходим. Не потому, что мальчик в нём нуждался. Он держал над пламенем посиневшие от холода руки не потому, что тосковал по теплу, а для того, чтобы просто уцелеть.

Но он знал также, что ум работает лучше, когда тело обеспечено необходимым лишь наполовину. Он немного попил и достал яблоко, найденное недавно и хранимое как неприкосновенный запас на самый крайний случай. Он разделил его с петухом. Тому достались червяки.

Мартин медленно жевал и не сводил глаз с пламени. Он поглаживал петуха и бодрствовал ещё и тогда, когда звёзды давно взошли. Какой-то шёпот проник в него до самого нутра, он исходил от петуха и из его собственного сердца, формируясь в решение, тяжесть которого никто не мог бы с него снять. Он должен отправиться на поиски пропавшего ребёнка. Это знание неизбежности окутало его целиком. Теперь он понимал, что его жизнь приобрела направление и смысл.

Он заснул сидя и проснулся только тогда, когда в рассветных сумерках незнакомый звон и грохот пробудил мир из ночного покоя. Это с нижнего края леса через голое замёрзшее поле пригромыхала повозка, влекомая ослом, а на облучке сидел белокурый мальчик и бил две медные тарелки одну о другую, так что они звенели.

7

С ночи на утро началась весна. Поскольку погода здесь, наверху, делает что хочет, никто, даже из самых старых жителей деревни, не может предсказать, во что это выльется. Всегда остаётся упование, что вот-вот всё станет лучше. Но почти всегда оказывается, что стало ещё хуже. Жестокие морозы опрокидываются в снежную бурю, а снег смешивается с дождём. По водостокам низвергаются потоки. Луга утопают в воде, а земля превращается в грязную жижу.

Так и казалось, что плохую погоду принесли балаганщики. Мартин никогда ещё не видел балаганщиков. На площадке перед церковью они установили свой фургон и привязали осла. И сделали оповещение. Мужчина, две женщины и белокурый мальчик. Мужчина был изранен и перевязан – видать, побывал на войне. Вид у них у всех был измученный, как будто они ехали через бедствие и кровь и им пришлось давать представление для самой Смерти. Только мальчик был ничего. Казался целым и невредимым.

Ожидалось, что они будут что-то изображать, но Мартин не догадывался, что именно. Может, представят Марию и Иосифа, может, трёх священных королейволхвов или пасхальную сцену. Мартин давно уже не был на богослужении. Праздники для него ничем не отличались от будней.

Вечером деревенские собрались у дверей церкви, где обыкновенная тележка служила сценой. Дождь поливал лица актёров и зрителей. Поначалу они произносили какие-то неповоротливые тексты, потом выступил мальчик. Маленький и крепкий, в белокурых локонах и угрюмый. Под носом у него висела сопля. Но всё это мгновенно забылось, как только он запел, потому что от его голоса по спине Мартина пробежали мурашки и закружилась голова. Настолько это было красиво. Мальчик пел так, будто бежал по солнечному лучу в небо.

Но когда мальчик спел и сошёл со своей маленькой сцены, он стал таким же обыкновенным, как все другие дети, кошки и собаки. Он курил и пил подогретый шнапс. Был, наверное, даже младше Мартина.

В нём кипела злобная энергия, совершенно незнакомая Мартину и тем интересная. Постоянно можно было ждать от него какой-нибудь подлой каверзы.

«Должно быть, это зависит от еды», – подумал Мартин.

Ведь к дурным мыслям приходишь, только когда в костях много силы. А у здешних откуда ей взяться?

Тут если день прожил, то уже и рад. Ни у кого здесь нет такой силы, как у этого мальчика. Маленькие не делают пакостей. И Мартин всё дивился на пришлого мальчика. Полного такой устрашающей живости.

Мартин задумался: может, в других местах где-то есть другие люди, похожие на этого мальчика, и не увидит ли он однажды те места, где есть жизнь, потому что здесь-то, в деревне, как ему казалось, была одна только смерть.

Деревня маленькая, и теперь Мартин куда ни шёл, везде натыкался на этого чужого мальчика, как будто тот его подстерегал; как будто им суждено было встретиться, следуя тем самым какому-то древнему закону.

У колодца этот балаганный мальчик бросил в воду ядовитые ягоды, выстрелил из рогатки в петуха и попал ему в шею. Петух свалился с плеча Мартина, а мальчишка засмеялся.

Дороги так развезло, что башмаки увязали в грязи, увязнувший падал на четвереньки, теряя равновесие, а с ним и всякое мужество.

Однажды утром вол увяз в грязи по брюхо и не смог выбраться. Время от времени кто-нибудь из детей, проходя мимо, кормил вола пучком сена.

Мартин тонул в грязи лишь по щиколотку, потому что он мало весил. Вот уже несколько дней на его одежде не было сухого клочка. Петух болел,