Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская
Аманда Дарлинг склонила голову и тяжелую грудь перед публикой, затаившей дыхание на протяжении речи лауреатки, чтобы, дождавшись завершения, опрокинуть сцену цунами аплодисментов. Температура в зале достигла точки восторга, переходящего в обморок, кому, клиническую смерть. Около четырех процентов зрителей потеряли сознание от удушья, около трех – от удушения ревнивыми партнерами, около двух с половиной – от аллергии к гиацинтам, в изобилии принесенным на церемонию поклонниками поэтки, около семи – от сопутствующих клинических заболеваний. Аманда скрывала чувства, потрясавшие ее нежное сердце в глубине груди, достойной величайшей оперной певицы, за мечтательной улыбкой, занавесом пушистых ресниц, нарощенных натуральным пухом совы, и букетом саррацении пситацины, цветов скромных, деликатных в быту, но пагубно привязчивых, к которым она пристрастилась во время убийственно краткого романа с наследником известной силиконовой, церебромурной и криптовалютной компании, пожелавшим остаться неизвестным.
– Дорогие мои, ненаглядные, милые, – наконец смогла выговорить литераторка. Ее взволнованные выдохи гасили сотни свечей потолочного канделябра, вздохи зажигали их заново, левая нога непроизвольно сокращалась от изъявлений народной любви, но она продолжала речь. – Благодарю вас за высокую честь…
Аманда закрыла лицо руками, как бы от внезапных рыданий, и бросилась за кулисы, волоча за собой груз иссиня-фиолетовых гиацинтов, источающих приторный аромат увядания и смерти. Полтора десятка метров шлейфа парадно-наградного платья послушно следовали за ней. Дизайнерка верхней одежды посоветовала нашей героине данный покрой для уравновешивания основательной грудины, и наряд верно сослужил службу удержания внимания публики, когда речь прервалась и лицо покинуло освещенный софитами круг. По правде сказать, подлинной причиной бегства Аманды со сцены было то, что она забыла название награды, ради которой собралось высокое общество в коронах и диадемах, и боялась промахнуться, назвав приз, уже полученный ею в прошлом месяце или году, и спровоцировать тем самым государственный переворот, народные волнения, остановку мирного процесса, падение биржевых индексов и прочие тревожные симптомы надвигающейся старости.
Нет! Никогда Аманда Дарлинг не будет источником глупой провокации, ставшей поводом для непрекращающегося конфликта орудий преткновения основных виновников разжигания искры фактического рычага противостояния конфликта – о нет, конфликт уже был! – политической анатомии, нет, никогда, это так сложно, так муторно, мудрено и замысловато…
– Иногда мне кажется, – жаловалась Аманда своей верной наперснице и секретарше, маленькой Мисс Т. Кир-Томпсон, – что мир значительно выиграл бы от присутствия в нем машины времени – никаких несданных экзаменов, никаких проигрышей на скачках, никаких проблем. Взять эдипов комплекс. Тебя беспокоит эдипов комплекс?
Мисс Т. Кир-Томпсон улыбнулась, прижимая к груди новорожденное дитя. Обезьянье личико матери озарилось светом безмятежного счастья. У другой ее груди подвизался престарелый родитель, сморщенный и полысевший, впавший в безмятежное детство и практически неотличимый от сына. Характер Мисс Т. Кир-Томпсон был столь же мягок, как волос ее был черен и кудряв. Она не могла отказать в груди ни сыну, наконец осчастливившему ее исходом из утомленной утробы, ни отцу, подарившему ей трехколесный велосипед и первый поцелуй.
Подруги дрейфовали на мягких матрасах по поверхности бассейна Мисс Т. Кир-Томпсон, выходящего одной стороной к ее горной обители, другой – заслоняющейся только пуленепроницаемым стеклом от моря и неба. Вместе девушки выглядели как бегемот и цапля, как кит и селедка, как оперная певица и ее дуэнья, не являясь никем из перечисленных. Хотя Мисс Т. Кир-Томпсон (Мисс здесь – имя, и потому будет писаться с заглавной буквы, в звуках фамилии внимательный читатель увидит древние шотландские, персидские и пенсильванские корни, а инициал Т. так и останется тайной) вела для Аманды бумажные дела, календарь занятий и термометр отношений, получая за это оговоренные в контракте суммы, обе девушки предпочитали поддерживать видимость искренних дружеских отношений. Они встречались в неформальной обстановке кафе, библиотек, залов заседаний парламентов, кружков дельтапланеристов и почвенных радикалов и часто забегали друг к другу в гости. Вот и сейчас они наслаждались видом на океан из открытого бассейна в доме Мисс Т. Кир-Томпсон. Семеро ее малышей, Авель, Карн, Осирис, Рем, Бардий, Гета и Хусрау-Мирза, вместе со своими сорока девятью нянями мельтешили в воде веселыми креветками в буйабесе.
– Если бы у Эдипа была машина времени, – продолжала Аманда, – он бы без всяких хлопот женился на своей матери еще до того, как она выйдет замуж за его отца. И мы бы избежали всех этих никчемных хлопот.
– Но и твоя великая книга, за которую тебе вручили премию Дарвина, не была бы написана, – улыбнулась подруге Мисс Т. Кир-Томпсон, не переставая жевать. Производство молока требовало от нее значительных внутренних ресурсов, и она переключилась на жвачное пищеварение. – Как и твоя будущая книга! Кажется, популярная аутоагиография. Ты уже начала ее сочинять?
– О, точно! Премия Дарвина! Не знала, что ее выдают в такой торжественной обстановке, – Аманда содрогнулась, вспомнив гигантского рептилоида, свисавшего с потолка величественной залы, где ей вручали награду.
Она с осуждением посмотрела на парочку, чмокающую у груди Мисс Т. Кир-Томпсон. Каждый из паразитов был вполовину роста кормилицы, и по крайней мере один из них планировал вскоре превзойти несчастную, по крайней мере, превысить ее размерами.
– Дорогуша, я не хочу вмешиваться не в свое дело, однако позволь дать тебе скромный совет – по моему разумению, тебе нужно завязывать с грудным вскармливанием. И как бы то ни было, нам пора. Наша Жанна, возможно, уже заждалась.
– Жанна нежданна, – залился смехом престарелый родитель, – парижанка жадно…
Подруги не дослушали его. Воспользовавшись тем, что родитель оторвался от одного соска, а младенец непростительно слабо держался у другого, Аманда
