Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

Стал старик зеленей купороса, бурно хлынула юшка из носа! И безо всяких заклинаний боевым анапестом.

Никитич не хотел зашибить пенсионера до смерти, ударил вполсилы. Но Андрей Тимофеевич выронил счёты, зашатался, упал…

Счетовода лупили в детстве и отрочестве, но он прекрасно помнит это ощущение бессильной опустошённости. Подросток Сапогов тоже не мог отстоять себя, лишь содрогался от ненависти…

– Вот же гад белобрысый! – удивлённо восклицает Титыч, ощупывая голову; под волосами кровь, бронзовая оковка счёт рассекла кожу. – Прибить его, что ли?.. – и зверски поддаёт Андрею Тимофеевичу ботинком под дых.

Сапогов оглушительно, с кровавым присвистом дышит.

– Не упрямьтесь… – ласково увещевает Прохоров. И снова кивает Никитичу, чтоб приготовился. – Отдайте палец, и боль останется в прошлом…

Титыч грубо, точно кота за шкирку, хватает Сапогова за ворот пиджака и поднимает.

И вдруг!..

– Вы звали нас, капитан?!

Сапогов шатко оборачивается и, конечно же, видит на аллее Псаря Глеба! Собачник под стать колдовской братии – несуразный, одутловатый, косой; одет по-прежнему в клетчатое пальтецо, на голове охотничья кепка с козырьком. В руке четыре поводка.

Искра надежды вспыхивает в отчаявшемся сердце Сапогова. Он догадывается, что чисто случайно воспроизвёл тайный свист, вызывающий Псаря Глеба и его невидимых псов. Как вообще он мог забыть про своего единственного союзника?!

– Что произошло, капитан?! – с тревогой интересуется собачник. – У вас лицо в крови!..

Андрей Тимофеевич рывком освобождает шею из лап Титыча. Восклицает с бесстрашной горечью:

– Угораздило в плен к подлым пиратам!

– Они что, ударили вас?! – закипающим голосом спрашивает Псарь Глеб.

– Моряку не привыкать! – неунывающе отвечает Сапогов; он мгновенно вжился в роль и старается соответствовать фантазии Псаря Глеба. – Эхма, где наша не пропадала!..

Псарь Глеб подходит ближе и грозно обращается к колдовскому сборищу:

– Как вы посмели ударить капитана?!

– Кого? – весело удивляется Прохоров Псарю Глебу и заодно Сапогову. – Вот уже не знал, что у нас тут, оказывается, старичок-морячок. Думал, отставной счетовод из собеса!

Прохорова надо срочно заткнуть, пока не наболтал лишнего. Андрей Тимофеевич задорно обхлопывает себя ладонями, словно его облепили слепни, и пускается в ломаный шизоидный пляс. Ему кажется, что это лихое флотское «Яблочко», но зрителям предстают танцевальные синкопы, драматичные и комичные одновременно.

Чтобы у Псаря Глеба не оставалось сомнений, Сапогов на ходу сочиняет моряцкую песню:

Моряки не дураки, дураки!

Моряки не добряки, добряки!

На́прямки, напрямки́

Ходят-бродят моряки!..

– Ты кто?! – презрительно спрашивает собачника Титыч, пытаясь при этом ухватить пляшуще-поющего Сапогова.

– Я Псарь Глеб, а капитан – мой лучший друг! – отвечает собачник, поправляя на голове кепку. – Кто из вас, негодяи, посмел ударить его, признавайтесь!

– Ну я!.. – посмеивается Никитич. – И что ты мне сделаешь?

Псарь Глеб грозно хмурится и топает ногой:

– Немедленно отпустите капитана, если не хотите познакомиться поближе с моими псами!..

– Вали, пока цел, чучело косоглазое! – предлагает Никитич.

Сборище колдунов хохочет.

– Правый глаз на Кавказ! – вступают подхалимы Аркадьич и Эдуардыч. – Левый глаз на Арзамас!..

Уж очень уморительно выглядит этот нелепый чудик с собачьими поводками. Да и Сапогов – зрелище не для слабонервных, можно и живот от смеха надорвать.

Андрей Тимофеевич начинает второй куплет, а может и припев, кто разберёт:

За́понки, запонки́

Уважают моряки!

Я́корьки, якорьки́

Набивают моряки!..

Напрасно Никитич обидел Псаря Глеба. Весьма неосмотрительный поступок. Собачник с детства страдал от насмешек в свой адрес. А тут ещё избили капитана Николая Николаевича Башмакова – ну так уж представился когда-то врун Сапогов.

И Псарь Глеб громогласно обращается к пространству, потрясая поводками:

– Мор! Раздор! Глад! Чумка!.. – указывает на колдунов. – Фас! Порвите их всех на куски!..

Не успел насмешливо фыркнуть Никитич, хохоток застрял в горле Титыча – лишь золотые коронки блеснули во рту. Прохоров и стоящие возле него Пархомыч с Филиппычем, как говорится, глазом не моргнули. И вся остальная прохоровская братия: Гавриловна, Аркадьич, Эдуардыч и Олеговна, Юрий Крик и Ядвига Подвиг, Демидыч, Поликарпыч и Никанорыч, Стёпа, Борисыч, Геннадьич, Николаич и прочие увидели нечто невообразимое! Страшное и неожиданное настолько, что Ираклий бросил наигрывать «Сопки Манчжурии» и теперь убедительно имитирует на аккордеоне вой милицейской сирены, призывая на выручку колдунов из Дворца культуры.

Невидимое налетает на Титыча. Улыбающийся рот, полный коронок, издаёт хрип, Титыч падает на спину, молотя пустоту. Это Мор впился мёртвой хваткой ему в горло, повалил и терзает как тряпичную куклу, а ведь в Титыче не меньше центнера весу.

Никитич выставляет для защиты ладонь, но видит только, как осыпаются откушенные пальцы с перстнями. Раздор сомкнул клыкастые челюсти на руке, поднявшейся на Сапогова.

Попятился и опрокинулся Пархомыч, взвизгнул как маленький, выкликая покойную мамашу. Может, и подоспела бы из могилы родительница, но раньше из вспоротого брюха заведующего кафедрой зарубежной литературы полезут потроха. Ещё минута, и вскроет колдуна безжалостный Глад. Пока Пархомыч жив и визжит, отбиваясь от пустоты.

– Что это такое!.. – вскрикивает колдун Филиппыч, прежде чем клыкастая пасть Чумки превращает в месиво пухлую его щеку и ушную раковину.

Пока псы безжалостно казнят колдунов, я постараюсь наскоро ответить на последний в жизни Филиппыча вопрос, кто (или что) эти питомцы Псаря Глеба. Версий три, все они и правдоподобны, и ошибочны в силу загадочности природы незримого.

Лично Псарь Глеб ничтоже сумняшеся скажет, что это «псы из его псарни». И перечислит имена – Мор, Раздор, Глад и Чумка.

У явления множество весьма поэтических названий: «Дворняги некрослоя», «Бестии измерений», «Гончие пределов», «Волкодавы бесовских легионов», «Стражи», «Фуррии» (не путать с фуриями и прочими эриниями, хотя суть близка – пожиратели душ). Кто-то мне безапелляционно заявлял, что в псарне Псаря Глеба чистокровные «стигийские псовые борзые»…

– У них за главного вон тот колдун! Валерьянычем зовут! – надрывается Сапогов, тыча в улепётывающего Прохорова. – Уйдёт, сволочь! Псарь Глеб! На него натрави собак, пока не сбежал!..

Первая версия: «псы» – астральные гомункулы (големы, лярвы) пустотной природы. Проще говоря, активные мыслеформы, сотканные усилием хозяина и получившие от него имена. Это искусство доступно только высочайшего уровня некромантам, но, возможно, Псарь Глеб – уникальный интуит-самородок.

Псы (от английского «psy») на деле могут быть кем угодно, хоть слонами или мухами. Считается, псы-psy лишены собственного сознания, за них думает маг. Не обладая разумом, они верой и правдой служат тому, кто их породил, но пожрут хозяина, если тот ослабит энергетический контроль – ментальные поводки. Брезентовые, как у Псаря Глеба, – чисто декоративный антураж.

Нечто вцепилось Эдуардычу повыше колена, молодой колдун гудит неожиданным профундо, защищая руками пах… Тщетно! Прощай, бас,