Хрустальный желудок ангела - Марина Львовна Москвина

А на кладбище одновременно с Сашей хоронили генерала. Оркестр играл марши, солдаты палили из ружей.

– Правда, Сане понравилось бы, – сказала Саша, – что его салютом провожают?

В ночь на сороковины тетке Але, той самой, чьи первые часы племянник разобрал на винтики с колесиками, приснился сон, что он заходит в ее старый еще дом, замерз – с улицы. „А я как раз борщ наварила, – она говорит, – в огромной кастрюле. Вот он к этой кастрюле – нюхает прям: „Ой, хочу, хочу!““

Они с Таней собрались и поехали в Москву, борщ варить. То думали: ехать – не ехать? А после этого сна решили: едем! Сели на автобус, приехали, наварили борща и давай всех борщом кормить, люди после работы приходили. Ели и слушали, что это Саша борща попросил.

А на стене над диваном висела та картина, какая коллекционеру Заволокину за всю его долгую жизнь ни разу не попадалась, чего он за пятьдесят с лишним лет не видел никогда и не покупал: обыкновенный деревенский пейзаж на берегу реки, несколько желто-коричневых домов, стоящих рядком, открытый дворик, желтые бельевые веревки, на них полощутся от волжского ветра две простыни. Двумя мазками написана фигурка молодой женщины, рядом мальчик на трехколесном велосипеде.

И воздух, такой легкий прозрачный воздух, какой бывает только на высоких волжских берегах, пронизанный солнцем, ясный, чистый, каким мы легко дышали, когда были детьми.

Я ухожу, как воздух между пальцев

Слышь, Андрюха! Помнишь, мы говорили с тобой и Седовым: ребята, если что – сразу устремляемся к Чистому Свету. Особенно Седов любил по радио у меня в передаче читать "Бардо тхё-дол", священную тибетскую книгу, где раскрывается извечная тайна жизни после смерти и достижения бессмертного сознания. "Близится время ухода твоего из этой яви, – слышался из радиоприемника его таинственный голос. – Будь внимателен. Соберись. Гляди, слушай. Скоро увидишь ты предвечный Чистый Свет. Перед тобой распахнется невероятный простор. Ты будешь плыть, как пушинка, свободно, один. Не отвлекайся, не ликуй, не бойся… – дружески советовал он оцепеневшим радиослушателям кухонных приемников Советского Союза. – Ибо это великая возможность. Сохраняй ясность мыслей. Пусть любовь твоя станет бесстрастной. Хорошо если кто-нибудь прямо в ухо отчетливо прочитает такие слова: "Ты сейчас в Предвечном Свете, пробуй остаться в том состоянии, какое испытываешь"". Это ж наша настольная книга любимая. После Юрия Левитанского.

Пицунда. Семинар молодых писателей. В столовой пока еще незнакомый Седов "случайно" садится за мой стол, расфокусированным взором даоса поглядывает на меня, предчувствуя, наверно, какая важная это встреча в нашей жизни, однако по молодости не веря, что в жизни в принципе могут быть важные встречи.

Внезапно в дверном проеме веранды возникают очертания странного существа, инопланетянина. Лик Божий явственно проступал сквозь его лицо, сиянье сини окружало его. Слегка улыбаясь, лавируя между столами, спокойно глядя мне в глаза, он направляется к нашему столу.

В тот май тебе было двадцать пять, мне тридцать три – у меня семья, дети, собака. Я почувствовала, что я Ассоль с полностью состоявшейся судьбой, когда вдруг на горизонте возникли алые паруса.

– Это мой друг. Красавец, правда? – сказал Седов, заметив мое ошеломление. – Я таких красавцев нигде больше не встречал.

– Вот и я тоже не встречал таких красавцев, как я, – сказал ты, подсев к нам. – Серьезно говорю, – продолжал ты. – Ведь мы с Седовым решительно покончили с ироничностью. Совсем. А то даже пукнуть не могли. Иронично не получалось, а просто, без затей – душа не лежала. Прямо живот стал дуться. …А тебе нравится, как он пишет?

– Нравится, – твердо говорю я.

– Она ничего не читала, – сказал Седов.

– А говорит, что нравится. Молодец. Мне тоже нравится, как она пишет. Хоть я и не читал.

– Да большинство писателей лучше не читать, чтобы сказать, что они хорошо пишут, – заявил ты.

– Чтоб так сказать про этих писателей, – говорю, – им лучше было бы и не рождаться.

– Конечно! – ты обрадовался. – Так и говорили бы: "Если б Маринка Москвина родилась, она бы такое написала!.."

Час пробил. Мы, трое, встретились.

Без путевки, без приглашения ты приехал в Пицунду к Седову, который в то время работал дворником на московском Рождественском бульваре, и его торжественно пригласили на этот приморский семинар в награду за эпохальные сказки "Про мальчика Лёшу, который превращался во всё-всё-всё".

Со свойственной тебе непринужденностью ("не на нашем уровне волноваться, где мы будем спать и что мы будем есть") ты мгновенно просто так получил и стол, и кров, все до одной женщины Пицунды ахнули не хуже моего, увидев тебя – в голубом джинсовом костюме прогуливающимся по берегу, май, море, розы, песчаный пляж, кофе по-восточному в "Правде", виски со льдом в Доме творчества кинематографистов, красное вино домашнее льется рекой…

– Это наш семинарист? – недоуменно спрашивал руководитель семинара Иванов, наблюдая, с каким размахом ты получаешь абсолютно несанкционированные удовольствия от жизни.

– Это мой лучший друг, – отвечал ему Седов.

– Где этот подонок Антонов? Я что-то по нему соскучился, – спрашивал потом Серёжа Иванов, когда долго тебя не видел.

Ты улыбался, обнимал его, отвечал с любовью:

– Где Лермонтов? И где Пушкин? Отчего мы живем теперь в мире Ивановых?

Справедливости ради надо отметить, что в Дом творчества писателей вы с Седовым не груши приехали околачивать. Седов в авоське привез с собой печатную машинку поэта Володи Друка. И вы неустанно трудились над эротическими притчами под названием "Новеллы о любви и смерти", страшилками про Ленина и Сталина, а также матерными хокку, публично оглашая их перед смущенными молодыми детскими писателями, съехавшимися в Пицунду со всего Советского Союза.

Помню ваше "японское" трехстишие:

Эта ночь перед казнью

Так коротка…

Лягу пораньше сегодня.

Вы эпатировали всё побережье, хватали без разбору девушек за задницы, дико танцевали – одинаково обстриженные, чем-то ужасно смахивающие друг на друга, уж слишком нежные и утонченные на вид, то ли вы голубые, то ли сумасшедшие, полностью непредсказуемые – от вас чего угодно можно было ожидать.

Вы нарочно просили меня:

– Почитай что-нибудь.

Я читаю, стараюсь. А вы:

– Хуйня какая!

– Меня чуть не стошнило несколько раз!

Вспомни, вспомни, как вы доводили меня до слез. Как орали на всю столовую:

– Маринке Москвиной муж изменяет!!!

Однажды ночью я гуляла у моря. На берегу туман. Море: ш-ш-ш!.. Смотрю – вы идете вдвоем. Вы