Идущая навстречу свету - Николай Ильинский
Рассказ его был долгим и трудным — и для него самого, и для тех, кто его слушал. Не было в селе дома, мимо которого бы прошло горе, черным крылом оно коснулось всех. Голосили женщины — матери и жены, потерявшие мужей и сыновей. Вытирали темными кулаками глаза мужики: и те, кто еще вчера видел смерть в лицо и чудом избежал ее, и те, кто трудился по возрасту в тылу, добывая и отправляя на фронт хлеб. Плакали все, не скрывая слез.
Кроме Татьяны и Варвары, в Нагорном не осталось одноклассников Савощенковой Прасковьи. Одни девушки разъехались по стране в поисках счастья, другие вышли замуж или за нагорновских, или за женихов из ближних и дальних сел. А на ребят села, подлежавших призыву, — почти на всех — пришли похоронки. Их, восемнадцатилетних, малоподготовленных, необстрелянных, в 1943 году направили в самое пекло Огненной дуги, и теперь на Прохоровском поле, под Белгородом и Орлом над ними возвышались холмы братских могил.
— Валерий Ильич, ты один остался из наших ребят, — сказала Татьяна, когда они после встречи вышли из клуба. — Недавно вот Виктора Званцова похоронили…
— Опять «Ильич»! — почти крикнул Демин. — Во-первых, чтоб я больше не слышал слов «Валерий Ильич», мы ведь уже договорились, — насупив брови, предупредил он, — я для тебя Валерка отныне и до конца нашей бренной жизни, а во-вторых… Во-вторых, не знаю, что и подумать… Но я стараюсь по возможности жить и работать за всех… Все, что ни делаю, сверяю с тем: а что бы они сказали — хорошо поступаю или плохо? Весь класс стоит перед глазами… Хочу, чтобы они там, — кивнул он вверх, где по вечернему небу бежали с позолоченными краями от лучей заходящего солнца запоздавшие облачка, — не обижались на меня. — Голос его вздрогнул, и Демин носом шумно втянул в себя воздух.
Когда уже догорело последнее перо прозрачного облачка в ерике Тихоструйки, Демин собрался в райцентр.
— Ну, Владимир Николаевич, нам пора, — сказал он Кривичскому.
— Это куда пора? — не поняла Татьяна. — Куда на ночь глядя-то? В твоем чулане, Валера, в котором ты ютишься, места для двоих не найдется… Я знаю, не перебивай!.. Руководитель НКГБ, а квартиры не имеешь. Срамота!
— Я пока один, Таня, а сколько семей с детьми ютятся в землянках да в сараях! Ничего, мы люди фронтовые, без дворцов и перин обойдемся…
— И все равно, Владимир Николаевич, ночуйте у нас, — заупрямилась Татьяна. — Что люди скажут? Прогнала ночью хорошего человека! Правда, в хатах Нагорного сегодня уюта мало, но зато простора много. Кидай пучок соломы посреди пола, заваливайся и храпи — пугай веселых сверчков и вредных тараканов…
— Тут ты права, — согласился Демин и устало зевнул — с утра на ногах и в бегах. — Был я у себя на Выселках, там тоже пока… пока, говорю, голь перекатная! Подниматься надо, во что бы то ни стало подниматься, иначе… — он покрутил головой.
— Добро, время у меня есть, я могу отдохнуть здесь, — согласился Кривичский. — А на удобства, — повернул он голову к Татьяне, — на удобства нам наплевать… В отряде постель была пожестче… Ветки!.. Да хорошо, если ветки ольхи, клена или осины, а то елки или сосны — одни иголки!..
До прибытия к месту назначения у него оставалось еще несколько дней, так что можно было переночевать и даже, если позволят, и пожить в Нагорном, особенно когда рядом такие глаза, такие губы, такие волосы и вообще… вся такая желанная, зовущая, многообещающая женщина, как Татьяна!
— Угощу вас чем… чем… — хотела по привычке сказать «чем Бог послал», но замялась: может, они большие атеисты, сконфузятся, услышав упоминание о Боге, и, улыбнувшись, процедила: — Чем сельсовет послал!..
Мужчины дружно и громко рассмеялись.
— Так уж, Татьяна Петровна, и говори: «чем Бог послал», — потер ладонью лоб Кривичский. — Бывало, на фронте в такой переплет попадешь, что не раз и не два вспомнишь и Бога, и заодно всех святых!..
— Да, это только в кино: вперед… и прочее… — не договаривая, поддержал коллегу Демин.
Увидел в этот вечер Кривичский и Сашку, которого тоже усадили за стол, как взрослого.
— А как же — Александр Александрович Званцов! — погладил белобрысую головку мальчика Демин. — Я хорошо помню отца твоего, он был старше меня класса на два или даже на три… В школе его уважали!.. Однажды вижу у него в руках журнал (не помню какой), я спросил, что в нем, в этом журнале, но тоже плохо помню… И он знаете что мне ответил? — обратился Демин уже к Татьяне и Кривичскому. — Не щелкнул по лбу, как это частенько делали старшеклассники, считая нас шпингалетами, а серьезно ответил, раскрывая страницы: «Здесь, — говорит, — напечатан роман Шолохова «Тихий Дон»«… Вот так я впервые услышал о шедевре русской литературы… Уже советской русской литературы, — поправился Демин. — Михаил Александрович Шолохов как бы перенял эстафету из рук Льва Николаевича Толстого — от «Войны и мира» до «Тихого Дона»… Вот он, наш фундамент, наше неиссякаемое богатство!.. Учись, Санька, прочтешь эти романы и станешь, как отец твой, героем… Он стал героем Сталинграда, а ты другого города или еще чего! — А Кривичскому объяснил: — Тяжело раненый Александр Званцов в боях за Сталинград, в момент переправы через Волгу, под обстрелом утонул. … — И погладил Санькину шевелюру: — Оттого волны великой реки высоки и упруги, что в них сила и мощь отца твоего, понял?… Так что учись!..
— Мне уже семь, и мама поведет меня в школу, в пелвый класс, у меня уже и тетладка есть, — облизав ложку и положив ее рядом с миской, с гордостью признался Сашка. И мать одобрительно кивнула ему.
— Пелвый, — передразнил Сашку Демин, — скажи: первый… Ну, скажи — эр-р-р!..
— Эл-л-л, — повторил будущий первоклассник.
За столом дружно рассмеялись.
— Ничего, научится и «эр» произносить, — утешил Сашку Кривичский. — Я тоже не все буквы выговаривал в детстве, а теперь вот… р-рычу! — Теперь уже всех звонче смеялся малыш. — Что-то я тебе подарю, Сашка! — намекнул Владимир Николаевич. — Сроду не догадаешься!..
— А что? Ну, скажи!..
— Губную гармонь — вот что!.. Немецкую! — обернулся к Татьяне. — Вещь не тяжелая, в сумке места много не занимает — вот и сберег ее… Передам Сашке через кого-нибудь или сам привезу…
— Сам! — хохотал довольный мальчик.
Во время нехитрого скромного ужина Кривичский часто поглядывал на Татьяну, иной раз долго не отводил от нее глаз, отчего она краснела и опускала голову.
И все-таки Демин
