Прощай, Анна К. - Лера Манович

его вежливость, из-за которой они часто проводили время не вместе, а в компании людей, которые были им обоим неинтересны. Приятель согласился. Они вышли из отеля и прошли той же дорогой в центр городка, где располагалось единственное работающее кафе. Глеб взял себе пиво. Четвертое за утро.

Глеб не виделся с приятелем много лет. Тот за это время успел жениться на кореянке, стать отцом, развестись. Приятель достал из портмоне фотографию. Невзрачная низкорослая женщина с выступающими зубами. Наверное, в Корее таких тысячи.

– Милая, – сказал Глеб, и друг расплылся в улыбке. – Как вы познакомились?

Приятель никак не мог вспомнить ничего занятного про знакомство с женой. Рассказал только, что их сына она рожала из экономии в каком-то захолустье. Там стояли старинные родильные кресла. И эта маленькая женщина, корчась от боли, погнула металлические ручки.

– Сильная женщина, – сказал Глеб.

– Очень, – кивнул приятель и засобирался, как будто только и ждал этого заключения и потому медлил с отъездом.

– Когда я уходил от нее, она пожелала гореть мне в аду, – сказал он, вешая сумку на плечо.

– Хороший знак, – сказал Глеб. – Здоровая жестокость не ушла из отношений. Это хороший знак.

Приятель мучительно долго выезжал с тесной парковки отеля, потом медленно разгонялся на неровной улице. Анна улыбалась и махала ему рукой. Когда машина скрылась за поворотом, Анна вспомнила, что забыла зонтик на заднем сиденье.

Они поднялись в свой неудобный, аккуратный номер с мансардными окнами. Не снимая куртки, Глеб прошелся по комнате, потом хлопнул себя по карману и спросил Анну, не надо ли ей что-нибудь купить в магазине. Анна грустно покачала головой. Она знала, зачем ему надо в магазин.

Глеб вернулся через полчаса, в пакете у него позвякивало.

– Я счастлив с тобой, девочка, – сказал он, откупоривая бутылку.

* * *

Они позавтракали на первом этаже красного домика, который носил громкое название ОТЕЛЬ. По всей видимости, дела в отеле шли паршиво. Дама-портье, которая заселяла их вечером, по утрам еще и как официантка разносила постояльцам дрянной кофе. Постояльцев было немного – они и какая-то выцветшая супружеская пара за столиком в углу, которая поглядывала на них с подозрением. Глеб перебрал ночью, и, как всегда после такого, с утра у него было виноватое выражение лица. Он пытался спросить на английском у дамы-портье-официантки, где находится автобусная остановка. Та не понимала, морщила лоб и тоже виновато улыбалась. Потом она догадалась достать из кармана допотопный телефон с треснутым экраном и, вводя слова, стала переводить с английского на немецкий. Это не добавило понимания, но они с Глебом смеялись, довольные друг другом. У дамы были жилистые руки и темные зубы. Но Глеб смотрел на нее так, будто она красотка. Он на всех умел смотреть так. Сначала Анне это нравилось, потом стало источником бесконечных сцен ревности, а теперь просто раздражало, как и вся его фальшивая мягкость и вежливость, предназначенные только для чужих. Анна вспомнила ночь, его тяжесть и резкость, его тяжелое пьяное дыхание у самого уха и механические движения.

Город, неестественно пустой и нарядный, походил на декорацию. Глеб и Анна встретили лишь старушку с велосипедом, груженным цветами. Старушка прошла мимо как привидение, не замечая их.

Они двигались по указателям «Brecht-Hause», то поднимаясь в гору, то спускаясь вниз. Пахло травой и цветами. Ворота некоторых домов были приоткрыты, будто хозяева предлагали войти. На деревьях вдоль дороги висели бирки, похожие на театральные номерки.

– Тебе нравится Брехт?

– Я не помню, читала ли я его.

– Тогда на хрена мы идем в музей?

– Мы идем, чтобы куда-то идти. Не сидеть же в гостинице.

Музей Бертольда Брехта оказался закрыт. Они сделали несколько фотографий у ворот и пошли назад. Начинался дождь. Гигантские улитки ползали по стволам старых деревьев.

– Это улитки Брехта, – сказала Анна.

– Я люблю тебя, – сказал Глеб и взял ее за руку.

– Чем докажешь? – спросила Анна.

– Хочешь, буду есть землю?

– Нет. Лучше съешь улитку.

– Ты правда этого хочешь?

– Да.

Глеб отлепил от коры жирную улитку и поднес к лицу. Улитка втянула блестящие рожки. Глеб затушил окурок и облизнул губы.

– Не надо, – сказала Анна. – Мне жаль улитку.

Глеб настоял, чтобы они разделись и легли в постель. Было видно, что он предельно измотан, и единственное, на что сейчас годится, – выпить еще. Анна сказала ему об этом, но он упрямо льнул к ней, и она сдалась. Они словно пытались плыть на лодке без весел в стоячей воде. Анна прикрыла глаза и увидела снег, какие-то деревянные постройки типа русских изб и человека с черной бородой. Наконец, Глеб остановился. Они долго лежали и смотрели друг на друга.

– Я видел Непал, сказал Глеб. – Маленькие счастливые мужчины с красной точкой на лбу качали на качелях невест. И было светло и чисто.

– Так бывает только вначале, – сказала Анна.

– Так бывает когда угодно, если любовь.

Он проснулся ночью и заплакал. Она гладила его большую, лысеющую голову. Он уснул на ее руках. Утром она подошла к зеркалу и увидела, что на лице проступают старушечьи черты.

Потом пошел дождь. Холодный утомительный дождь, который не прекращался до следующего дня. Они сидели в номере. Лежали в номере. Ходили по номеру. Глеб вяло приставал к ней, она вяло ему отказывала.

– Помнишь, давно, когда все начиналось, мы летели на маленьком самолете из Атланты в Аризону? – спросила она, глядя, как бегут капли по стеклу.

– Глупышка, и сейчас все только начинается.

– Там была стюардесса. Не юная красотка с точеной фигурой, как на лайнерах. Грузная женщина с признаками былой красоты. Когда она везла тележку по проходу, ее бедра еле протискивались между кресел.

– Я так рад, что у тебя маленькая задница. Терпеть не могу большие жопы.

– Ей уже ничего не светило, этой стюардессе, кроме как протискиваться между потертыми сиденьями хлипкого самолетика с мексиканскими работягами. И стареть. И лучший расклад для нее – это если самолет однажды не долетит. Упадет где-нибудь среди кактусов Аризоны.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Иногда я чувствую себя стюардессой в таком маленьком самолете.

– А кто тогда я? Мексиканский работяга? Я слишком крупный для мексиканца, малыш, – Глеб добродушно захохотал.

– Ты – самолетик.

Глеб ушел и вернулся с двумя бутылками.

И опять наступила ночь. Анна уснула и слышала, как он взбирался на стул и пытался курить в окно, которое открывалось вверх. Дождь стучал по черепице, и им могло бы быть очень уютно сейчас. Но Анна не помнила, чтобы им было уютно. Глеб часто курил,