Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
– Терпеть не могу солянку! – воодушевляется Костя. – Особенно бабушкину!
– А вот Божье Постоянство – единственное! Но, воспринимая его через феноменоскоп, ты образуешь субъективную картину, к сожалению, весьма далёкую от оригинала. Вот взять твою бабулю. Для тебя она добрая, заботливая родственница. А для кого-то просто крикливая старуха с фиолетовыми волосами, которая не умеет готовить…
Костя почему-то обижается:
– Баба Света – тоже феномен?!
– Только когда пропускается через линзы феноменоскопа, – успокаивает Божье Ничто.
– А без него она какая?
– Не знаю, дружок. Может, код из ноликов и единичек. Или же интерференционный паттерн…
Костя, смирись! Ну не будет Божье Ничто говорить понятными словами.
Третий этаж, второй и первый. На стене почтовые ящики, зелёные и облезлые. У половины даже дверцы не запираются; просовываешь палец в дырку-отдушину (их там целых три) и открываешь. Жильцы, дорожащие сохранностью корреспонденции, приспособили маленькие подвесные замо́чки.
– Интересно… – рассуждает Костя. – Если у всех свои феноменоскопы, может быть такое, что кто-то посмотрит на эти ящики, но увидит клетки с волнистыми попугайчиками или цветочные горшки?
– Сомневаюсь… – отвечает Божье Ничто. – Люди условились воспринимать феномены примерно одинаково. Что-то вроде негласной общевидовой конвенции – как умирать от падения с высоты или пули в сердце. Но дикарь Амазонки, не понимающий назначения почтовых ящиков, должно быть, увидит просто ячеистую стену с нишами.
Костя украдкой колеблет значок. В знакомом наизусть кругляше нет Волка и Зайца! Вместо персонажей «Ну, погоди!» попеременно мерцают клоуны. Один в рыжем парике с красным носом, другой с грустными домиком бровями и в белых буклях – Бор и Бом! Хотя какие же это клоуны? Мерзкий Ефим Тыкальщик с карандашами в глазах переливается в оскаленного Фигнера с бритвой в руке! Вовсе нет, там окривевший божок Кхулган и братец его Огион – тоже с кровоточащей глазницей. Или же это карлица Эстизея с обожжённым лицом куклы и сестра Верочка?! Обманщик Принц и коварный старик-ворюга?! Каждое колебание значка порождает новые лики: Лёша Апокалипсис и Рома с Большой Буквы, папа и мама. А вот знакомая детская физиономия с пятнышками лишая – определённо добродушный шарж на Костю. На обратной стороне феномена будто плюшевая игрушка: мальчик-медвежонок с печальным взглядом…
Косте приходится основательно проморгаться, чтобы в значке снова поселились Волк и Заяц. Реальности больше нельзя доверять. Так вместо почтовых ящиков, пожалуй, можно увидеть нетопырей или человеческие кости…
Железные перила крыльца осыпало холодной росой. Ступеньки стоптаны, щербаты и похожи на творение ветра, а не рук человеческих.
Лёша Апокалипсис оглядывается на пружинный скрип открывшейся двери. Бородатое лицо выглядит сказочным, как у добродушного лешего. В ладони носовой платок, на нём почерневший трупик Ангельчика-с-Пальчик.
– И плакал я час слёзно и полчаса кровно, а потом выплакал глаза, и покатились они по белу свету! – произносит Лёша Апокалипсис вместо приветствия. – И поведали мне глаза, что увидели, и сказали: «Иди и запоминай!» И узнал я, что водопроводные краны безводны! А строительные краны духоподъёмны!..
Костя изучает обрубок без прежнего отвращения. В прошлый раз тот был чуть согнутым, а теперь и вовсе свернулся креветкой. Такой жалкий и беспомощный в смерти, похожий на человеческий эмбрион.
– Бес – как вокзальный диспетчер по громкой связи! – мается Рома с Большой Буквы.
До отправления поезда
Осталось пять минут,
А мне смешно и боязно —
А вдруг меня убьют
Проводники суровые,
Ударят по челу,
Воткнут полуметровую
Цыганскую иглу.
И я взорвуся кашлями
И, раною кровя,
Обрушусь словно башня я,
Нисколько не живя.
А поезд скоро тронется,
Заклацают купе…
Лишь я, как три детдомовца,
Валяюсь буквой Пэ.
Н-н-н-н!..
– Пора, Костя! – торжественно, чтоб слышали и юроды, провозглашает Божье Ничто. – Веди нас!
– А куда вести-то? – тихонько спрашивает Костя.
– Ты же слышал пророчества Ангельчика-с-Пальчик! – суфлирует царапина. – Нам нужны Барак и Сундук! Те самые! Из твоих воспоминаний!
– Так нет больше никаких бараков! – Костя сообразил наконец, о чём речь. – Их же снесли пять лет назад! Там теперь пустырь и лопухи…
– Однако ж поступим, как просил Ангельчик-с-Пальчик, – настаивает Божье Ничто. – Это его последняя воля…
И они уходят прочь из двора. Впереди Костя, за ним Лёша Апокалипсис в роли живого катафалка – трупик Ангельчика-с-Пальчик на ладони, а следом Рома с Большой Буквы. Вот и вся похоронная процессия.
Вместо марша Шопена бес из Ромы с Большой Буквы мелодекламирует на траурный мотив:
Заявляет физик Бор:
– Бог ведёт себя как вор!
Смотрит Бог – реальность тут!
Отвернётся – все умрут!
Отвечает Бору Бом:
– Бог явил себя в другом!
Есть реальность Глубина,
Недоступная она!
И фантомная реальность,
Имя ей – Материальность!
«Я» отсутствует у «я»
В двух глубинах Бытия!
Н-н-н-н!..
– Божье Ничто, как может умереть палец? Он ведь часть живого человека! – Костя оглядывается на Лёшу Апокалипсиса. – И не хоронят же остриженные волосы, ногти или выпавшие зубы!
– В некоторых культурах хоронят! – авторитетно возражает Божье Ничто. – Но Ангельчик-с-Пальчик не просто усечённая мирская плоть! Речь идёт о сверхсуществе, которое вочеловечилось! А погребение – не формальность или традиция, а магическая технология возвращения офеномленного в ноуменальное! Теперь ты понимаешь, что такое смерть?
Костя пожимает плечами. Он если и видел смерть, то исключительно в кино. Она для него пустой звук – всегда понарошку. Раздавленные машинами голуби не в счёт, как и мороженая рыба. Даже кладбища, по идее заполненные мёртвыми людьми, – абстракция, что-то вроде мрачной Америки, страны, куда он никогда не попадёт, потому что родился в радостном Советском Союзе.
– Ну, это когда не дышишь, не двигаешься… – объясняет Костя, почёсываясь. – А потом кладут в гроб и закапывают в землю.
– Смерть, мой мальчик, это фундаментальный коллапс субъекта смертного часа, в результате которого осуществляется переход из верхнего слоя организации материи на более глубокий…
Дорога в клочьях тумана. Фонарей нет, но имеется свечение, таинственное и дымчатое – словно где-то пылит одноглазой фарой мотоцикл.
– Мир Божьего Постоянства недаром называют Телом Воскресения или Небесным Иерусалимом. Ангельчик-с-Пальчик, вочеловечившись, выпал из бессмертия. И похороны – залог его благополучного возвращения на Родину, в Божью Вечность! Без погребального обряда, Костя, тленное может воскреснуть неправильно!
– Это как?
– Не в Бога, а в Сатану! Неужели ты хочешь, чтобы Ангельчик-с-Пальчик воплотился в Теле Погибели?!
– Разве ангелы умирают?
– Малыш, основное занятие бессмертных – умирать и возрождаться снова!
Буйный чертополох взломал одряхлевший асфальт. Разлапистые кусты пляшут танец уродливых лицедеев. Костя идёт
