Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
– Кофтя!.. – звучит настойчивый шепоток. – Фставай!..
Но это выглядело так безнадёжно, милая! О, физическая му́ка показалась бы подарком и благословением. Ведь если страдаешь – жив! Но в Аду не было и атома жизни! Лишь тьма, перемалывание и ум, скукоженный до одной-единственной мысли, что творящееся здесь – навеки…
– Кофтя, пвоснись!..
Мальчишка сопит, ворочается:
– Божье Ничто, я сплю…
– Меня шледует снофа пвоцавапать! – шепелявит и картавит царапина. – На тебе фсё зажифает, как на фобаке!
Костя обиженно зевает и трёт глаза:
– Я не собака…
– Хвость не пвопал?
– Какой ещё хвост?! Ах, гвоздь… В кармане.
– Ну, пвосыпайся же!
– Зачем ты меня будишь?! Неужели нельзя подождать до утра?!
– Это свочно! – тормошит Божье Ничто.
– Да что за спешка такая? – Костя откидывает одеяло, свешивает из «гнезда» ноги.
– У нас поховоны!
– Ночью?! – мальчишка ворчит, однако ж спускается.
Внизу тихонько посвистывает носом Вера. Снаружи доносятся истошные крики, но сон у сестрёнки, по счастью, крепок. Костя подходит к окну и смотрит вниз.
Возле песочницы знакомые фигурки. Одна, судя по длиннополому пальто, Рома с Большой Буквы. Рядом некто сутулый и малоподвижный. И это точно не Лёша Апокалипсис. Кудлатый юрод топчется метрах в ста от песочницы. Семафорит брезентовыми рукавами и вопит что есть мочи:
– И раздуло мне нутро, как у роженицы! И увидел я общественный нужник на шесть чаш Генуя и четыре писсуара! И выбрал я чашу, что почище, присел на корточки! И вышла из меня эстрадная змея о трёх головах и двух шипастых хвостах и запела концертную программу «Песня Гада»! Первая голова звалась «Арлекино» и язвила гнилой колоратурой! Вторая голова звалась «Лаванда» и шипела гнилым сопрано! Третья голова звалась «Вернисаж» и бубнила гумозным контральто!..
Рома с Большой Буквы в ответ лупит себя в грудь:
– Загнали беса под самое сердце! Теперь нычит внутри, как корова! Н-н-н-н! Щас на романс сорвусь!..
Снился мне Ад в бесконечной Юдоли!
В этом Аду мы с тобою вдвоём!..
Сколько отчаянья, гнева и боли,
Ужаса в сердце моём!..
Н-н-н-н!..
Сутулая фигура поднимает голову:
– Бархатный Арх-Агнец грядёт! Закланный вверх ногами! Соль земли! Сахар небес!.. – голос кашляющий, туберкулёзный. – Солнцеворот во лбу! Коловрат на чреве!
Костя сразу догадывается, что это пророчествует в-очеловеченный мизинец Лёши Апокалипсиса. Юроды зачем-то решили повторить среди ночи магический спектакль. Только в парке Ангельчик-с-Пальчик казался бодрее, а сейчас будто на последнем издыхании.
Лёша Апокалипсис подпрыгивает на месте:
– Первый хвост эстрадной змеи Резник – Потрошитель! Второй хвост Паулюс – Фельдмаршал!..
Рома с Большой Буквы откликается бесом-басом из потревоженного живота:
Вот Агнец Бархатный!
В крови обхаркатный!
Диавол тоже хочет жить!
Его низвергли,
Хуле́ подвергли,
Велели мёртвых сторожить!
Н-н-н-н!..
Лёша Апокалипсис надсаживается:
– И ушла эстрадная змея отхожими трубами! И пела из канализации, и у всякого, кто слышал «Песню Гада», наутро в пищеводе жаба с гадюкой устроили Содом!..
– Агнец, облачённый в бархат чистый и светлый, ибо ткань эта – праведность светлых! – пошатываясь, хрипит Ангельчик-с-Пальчик. – Быль и Небыль! Принц и Нищий! Барак и Сундук!..
– Бес-рифмоплёт и гад поработил голосовой аппарат! – жалуется на весь двор Рома с Большой Буквы.
Роды гада через рот!
Гада роды через зад!
Гад от гада, год от года
Гад галдит и гложет гад!
Н-н-н-н!..
В любом случае прислушиваться надо лишь к Ангельчику-с-Пальчик. Юроды в этом трио статисты и акустическое подспорье. Про личность Бархатного Агнца особо не прояснилось, а вот слова «барак», «сундук», «принц» навевают невнятную тревогу.
– Бархатный Арх-Агнец, что превыше херувимов и серафимов! Первенец из Последышей! Последыш из Первенцев! Смерти Победитель! Юдоли Предохранитель!
В девятиэтажке напротив на шестом этаже распахивается балконная дверь, высовывается разгневанная, в ночной рубашке баба:
– Да заткнётесь вы или нет?! Алкашня чёртова! Я милицию вызову!..
Ангельчик-с-Пальчик хочет что-то добавить и не может. Шатается, падает… Вот и нет его – исчез. Бездуховный выкрик сверху похерил всю мистерию. Рома с Большой Буквы одиноко стоит у деревянного мухомора. А вдалеке Лёша Апокалипсис машет рукавами, как пугало.
– Фсё… – печально констатирует Божье Ничто. – Сфершилось…
– Что именно?
– Ангельфик-с-Пальфик фкончался…
Косте надоело вслушиваться в логопедическую кашу Божьего Ничто. Он достаёт из кармашка пиджака гнутый гвоздь и шлёпает по коридору в ванную.
– Ладно, так и быть, процарапаю…
Дверь в родительскую спальню закрыта. Доносится извращённый Юдолью отцовский храп:
– Коохчи хр-н-н-н! Коохчи хр-н-н-н!..
Часы в прихожей показывают начало третьего.
Костя включает свет и щурится как совёнок. В зеркале над раковиной заспанное и очень несчастное отражение. Справа от крана стаканчик с зубными щётками, слева – мыльница. Может, сперва умыться? Костя слюнявит палец, трогает струпик лишая со следами зелёнки.
– Дафай! – торопит царапина. – Не тяни!
Действительно, порез чуть подсох, поэтому Божье Ничто испытывает проблемы с дикцией.
Гвоздь острый, ржавый. Костя пытается осторожно сковырнуть ногтем корку.
– Ну фто ты как дефчонка!
– Ничего не девчонка!
– Нажимай пофильнее! Фот так! Уф-ф!..
– Ой!.. – Костя морщится, орудуя гвоздём. – Больно же!..
– Фпасибо, малыш!.. – почти внятно произносит Божье Ничто. – Теперь гораздо лучше!
Костя, чьё самолюбие задето, в качестве широкого жеста дополнительно выцарапывает закорючку-нос и два кругляша-глаза.
– Это было необязательно… – рожица моргает кровавыми бусинами. – Дай-ка погляжу на тебя со стороны. Вот ты какой…
– Куда пойдём? – бойко спрашивает Костя; от вида собственной крови он окончательно проснулся.
– Тс-с!.. – шикает Божье Ничто. – Не шуми, разбудишь родителей…
Костя тотчас спохватывается. На цыпочках идёт в комнату, надевает школьную форму.
– А что скажут папа с мамой, если обнаружат, что меня нет дома?
– Мы возвратимся раньше, чем зазвонит будильник, – успокаивает Божье Ничто. – Обувайся, и в путь! Ночь на исходе, а нам надо успеть похоронить Ангельчика-с-Пальчик!
– Я готов!..
Мальчишка, крадучись, покидает квартиру. Осторожно захлопывает дверь, стараясь, чтобы замок не щёлкнул. Папа вовсю храпит и пушки не услышит, зато мама спит ох как чутко…
Костя вызывает лифт. В недрах шахты неупокоенными душами стонут шестерёнки и тросы. Кабинка со скрежетом прибывает. Открывшаяся жёлто-мерцающая пустота пробирает до дрожи. Вдруг вместо первого этажа лифт отвезёт в нездешнее пространство, где приветственно скалится мёртвый Тыкальщик с кохинорами в глазницах?!
Предпочтительней гулкий пеший путь: площадка – лестничный пролёт, свет – полусумрак, запах жилищ – смрад
