Нахид - Шахрияр Замани
Он так ожесточённо чешет голову, что… Это вызывает скорее моё подозрение, чем жалость: не хочет ли он подстроить каверзу?
– Господин, – говорю я, – я плохо себя чувствую. Вы видели: я чуть не упала.
Он засунул ручку чуть не до половины в правое ухо. В очередной раз рассматривает меня и ставит в паспорт бледную печать. И добавляет:
– В этом листке укажите предполагаемый адрес проживания в Иране.
Итак, если прикинуться мышкой, то это даёт результаты. Я миновала последнего контролёра, но в толпе людей с цветами не нахожу Асгара. Достаю из сумочки самое новое его фото, которое тётушка прислала год назад, и вижу, что нет ни малейшего сходства ни с кем из тех, кто томится возле зала прилётов. Вообще, если бы не тётушка, я бы никогда не поехала в дом хадж Исмаила.
Доктор Шабих попросил: «Описание Асгара».
Я ответила: «Друг в детстве и неизвестный в настоящем».
Доктор Шабих: «Более точное описание?»
Я признаюсь: «Какое-то время назад он перестал отвечать на мои письма».
Оставаться дальше в аэропорту – пустая трата времени. Я тащу чемодан. Подворачиваю ногу, и ремешок моей туфельки лопается. Только этого не хватало. Одежда запачканная и помятая, лицо и голова в беспорядке… Теперь ещё и обувь порвана. Кое-как, подволакивая ногу, я всё-таки вытаскиваю чемодан из здания аэропорта. В глаза бьёт солнце осеннего дня. Через воротник жакета я извлекаю тёмные очки и надеваю их. Берусь за ручку чемодана, и его острый угол бьёт меня по левой щиколотке. Я лягаю его в ответ. Теперь и правая моя ступня заболела. Оставляю чемодан и спускаюсь по каменным ступенькам. Такси оранжевого и кремового цвета стоят чуть поодаль, на другой стороне проспекта. Вокруг меня крутятся молодые люди и предлагают ехать вскладчину. Но тут ещё одна беда настигла: я вспоминаю, что у меня нет иранских денег. Уж не говоря о том, что я не знаю точного адреса. Не думала я, что Асгар так меня подведёт и не приедет встречать. Ну и везение! Мало ему было грубостей на расстоянии, ещё одну совершил прямо здесь.
Какой-то юноша расхаживает вокруг моего чемодана. Этот предмет столь же нелеп, сколь и привлекателен для воров! Я поднимаюсь по ступенькам, а кто-то за спиной спрашивает: «Это ваш чемодан?»
Не знаю, почему, но я ему отвечаю: «Да, мой».
Тогда этот мужчина, обогнав меня, первым берёт ручку чемодана и объявляет:
– Машина припаркована прямо здесь. Она и с обогревом, и чистая.
Я смотрю на «Кадиллак» цвета чёрного кофе, на который он указывает. Машина шикарная. Хочу забрать чемодан и вижу его смуглую волосатую руку. Снимаю очки. Это Асгар. На фотографии похож больше, чем можно было ожидать. Сев в «Кадиллак», я сильно хлопаю дверью. Асгар одет в солидный костюм с шикарным галстуком. Он заводит двигатель и говорит:
– Извиняюсь, что не смог вовремя. Работы много.
Я опускаю стекло и подставляю руку ветру, поворачиваю её так и этак. Машина Асгара очень удобна, и это уменьшает горечь от его опоздания. Он жуёт кончики усов и держит руль одной рукой. Смягчившись, я заявляю:
– Встреча была бесподобной.
– Я уже попросил прощения, – говорит он, – и ещё раз извиняюсь.
– Как называлась эта площадь? – спрашиваю я.
– Объезди весь мир, – отвечает он, – и всё-таки потом придётся обогнуть и эту площадь: дорога к дому прямо за ней.
– Ты не изменился, Асгар, – говорю я.
– А ты как? Всё та же самая?
Я смотрю на него: его большие невозмутимые глаза глядят прямо вперёд. Я вздрагиваю от хрипа устройства, укреплённого перед приборной панелью.
Голос по нескольку раз, в нос и неразборчиво, повторяет те же самые слова.
– Это не опасно, – говорит Асгар.
Я чувствую запах свежевыпеченного хлеба из танура, но не вижу булочной. И он говорит:
– Нюх твой по-прежнему остёр, чего нельзя сказать о зрении.
Люди переходят через улицы, спокойно лавируя между машинами.
– Эти люди, которые с утра до вечера на демонстрациях, – говорю я, – где они сейчас?
– Вот эти самые, – он указывает на прохожих, – и ещё многие другие.
– И все внезапно прониклись революционным духом?!
– Его величество, когда с вертолёта смотрел на демонстрации 18-го шахривара[2], сказал ровно те же слова.
– Вот видишь, Асгар, – говорю я, – шахиншах думает точно так же, как я.
– Ты внешностью пошла в шахиню, – отвечает двоюродный брат, – не знаю, как насчёт мудрости и интеллекта.
Когда я говорила с Асгаром по телефону, он не спросил о цели моего приезда, да и сейчас не выказывает интереса. Тётя Туба тоже должна была быть очень рассержена, раз не приехала в аэропорт. Уже несколько месяцев я с ней не говорила: Асгар под тем или иным предлогом не звал её к телефону. Машину он ведёт очень уверенно, проскакивая на жёлтый и даже на красный свет. Некоторые постовые, завидя «Кадиллак», подносят правую руку к виску и улыбаются. Опять голос наполняет кабину:
– Я Сокол, я Сокол, вызываю Центр…
– Центр слушает.
– Я Сокол: зафиксировано ограбление…
– Я Центр…
– Не понимаю, повторите…
Голос и тон изменяются:
– Слушаюсь… Рост разыскиваемого – высокий.
– Проклятье, работай как следует! Разыскиваемый вооружён?
– Так точно. Представляет опасность.
Асгар берёт трубку переговорного устройства – она красивого голубого цвета – и говорит:
– Я Орёл, я Орёл, вызываю Центр…
– Центр слушает вас.
– Центр, к нам опять перешли на волну, как поняли?
– Понял вас, какой приказ?
– Распорядитесь, чтобы нашу линию не занимали. Как поняли?
– Понял, слушаюсь.
Я беру трубку: она неожиданно тяжёлая. Спрашиваю:
– Тебе очень нравится твоя работа?
Асгар трогает пышную шевелюру цвета воронова крыла, в которой, кстати, немало и седых волосков, и говорит:
– Ты остра, кузина.
– Но ты не ответил, – настаиваю я. – Ты очень любишь свою работу?
– Не любить работу, в которой нет ни шаха, ни нищего?.. Ну, раз уж ты об этом заговорила, не забудь главного: всегда нужно считать свою работу самой важной в мире.
Мы застряли перед красным сигналом светофора. Постовой на перекрёстке истекает потом и всячески старается нас пропустить. Асгар, мигнув фарами, говорит ему, чтобы он успокоился. Паренёк – в руке жвачка с петухом на упаковке – прилип лицом к стеклу. Асгар опускает стекло. Лицо у мальчишки закопчённое. Хотя на улице не холодно, он натянул до бровей свою шерстяную белую шапочку. Схватив монету из руки Асгара, исчезает
