Людоед - Александр Юрьевич Сегень
— Какой-нибудь Жозе Сталинью? — пошутила Регина.
— Почти угадала, — сказал Сапегин. — Фашистский диктатор Салазар. Правда, это только мы его считаем фашистским, потому что он якшался с Гитлером и Франко. Но он добился от них разрешения не участвовать во Второй мировой войне, португальцы, в отличие от испанцев, не гибли в снегах России. А кроме того, Салазар был высококультурнейший человек. Кстати, такой же, как Сталин. Он возродил былую славу Португалии, понастроил всего и везде. Теперь там, куда ни приедешь — это Салазар, это при Салазаре, это благодаря Салазару. Усекаете?
— Если бы Гитлер победил в сорок пятом, немцы бы его тоже сейчас поставили на первое место, — хмыкнул Белецкий.
— За Салазара проголосовало больше половины португальцев, — с печальным вздохом продолжал Сапегин. — Немцы и итальянцы своих Гитлера и Муссолини просто не рассматривали во избежание скандала. А вот финны выбрали Маннергейма, которого Гитлер считал своим другом, приезжал к нему на день рождения и награждал рыцарскими крестами. Ну да хрен с ними, нам до них нет дела, и финнов все равно все любят. Наша задача такая, чтобы, случись снова выбирать имя России, за Сталина голосовали не так яростно, как двенадцать лет назад. В вашем синопсисе уже есть то, о чем я говорил в прошлый раз: без стыда, без совести. В сценарии это должно оставаться вашим главным оружием, но более тонко, чем в грубом фильмешнике «Жена Сталина». Или в совсем бездарном «Ближнем круге» Андрона Кончаловского. Смотрели?
— Нет еще.
— Посмотрите. Это то, как делать не надо. Пошел по самому примитивному пути, сплошные штампы, и его высмеяли все кому не лень. Даже пиндосам не понравилась такая заведомая туфта о Сталине. И вот еще что: мотивация. Подумайте о том, какова была мотивация всех поступков и злодеяний нашего монстра.
Сапегин встал:
— Ну а пока... Я вас поздравляю, сегодня же на ваши ИП поступят гонорары за синопсис и авансы на сценарий. Главное дело сделано, идею вы сформулировали, теперь легко напишете сценарий, и, надеюсь, через пару месяцев начнем снимать. Договора подпишете завтра.
— Странное дело, — сказал Назар, когда они возвращались из Москвы в Габаево на его «летучей шпоре». — Стоит мне чего-то добиться, как я испытываю падение интереса. И теперь, когда заказ у нас окончательно в кармане, как-то уже и не хочется делать дальше про усатого таракана.
— Кстати, Мандельштам не прав, — откликнулась Регина. — Усы у него были не тараканьи, а пальцы не толстые и не жирные. И на левой руке вообще сухие и тонкие. И с чего он взял, что Сталин осетин? Только потому, что Гори расположено неподалеку от Осетии? Глупо. И вот еще что. Мандельштам в тридцать третьем написал убийственное стихотворение, вот эту самую эпиграмму: «Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз, что ни казнь у него, то малина». Его тогда арестовали и ненадолго сослали. А в тридцать седьмом все тот же милейший Осип Эмильевич написал лизоблюдскую «Оду Сталину». Читал?
— Нет. Что, и в правду лизоблюдскую?
Регина покопалась в айфоне и стала зачитывать длиннющую «Оду Сталину». Восхваляющие вождя поэтические стрелы втыкались в Белецкого, он привык уважать Мандельштама, а тут вдруг: «могучие глаза решительно добры», «весь откровенность, весь признанья медь», «я у него учусь к себе не знать пощады», «глазами Сталина раздвинута гора, и вдаль прищурилась равнина», «его огромный путь — через тайгу и ленинский октябрь — до выполненной клятвы», «для чести и любви, для доблести и стали есть имя славное для сжатых губ чтеца, его мы слышали, и мы его застали».
— Неужели это и правда Мандельштам? — не мог поверить Белецкий.
— Он, голубчик. Только зря старался, его вскоре после этой оды арестовали во второй раз, отправили в новую ссылку, в которой он и окочурился, бедняга. Коба не любил перебежчиков. И Пастернак воспевал Сталина, причем чуть ли не первым. Да и все старались подмахивать. Ну а то, что у тебя утрачивается интерес, Назик, не делает тебе чести. Как бойцу. Это как футболисты: забьют гол и успокаиваются, а им в ответ три — на, на, на! Не стыдно тебе? Чтобы я больше такого не слышала! Понятно?
Он посмотрел на нее и слегка даже струхнул.
— Понятно. Согласен, это малодушие — при первой победе успокаиваться.
— Или же слишком рано уверовать в победу. Так что победа будет, когда мы сделаем фильм и получим окончательное бабло. Что ты скажешь о мотивации его злодеяний?
— Да животное, вот и всё.
— То, что он животное, это безусловно. А точнее — зверь. Хищный, беспощадный, хитрый, кровожадный. Плотоядный! И в своей животной силе — по-своему красивый. Ведь когда лев догоняет антилопу и жрет ее, мы же не говорим: «Ах, какой негодяй!»
— Ты, я смотрю, уже готова влюбиться в дядюшку Джо, — с поднятой бровью, на сей раз свысока, глянул Белецкий на Регину. — Даже, помнится, совсем недавно так жадно звала его в гости.
— А что, пожалуй, ты прав, — с неким даже презрением усмехнулась Шагалова и тоже свысока глянула на Белецкого. — Он — крутой самец. Потому всех остальных своих соперников свернул в бараний рог.
— Ну да, — хмыкнул Белецкий, досадуя, что любимая бестия как бы сравнивает и его со Сталиным и выигрывает не тележурналист, поймавший волну, а душегуб и террорист, много лет державший в узде всю Россию. — Кто-то хорошо заметил про него: «Загляни в любую лужу, там найдешь ты гада, геройством своим превосходящего остальных». Что-то в этом роде.
— Очень точно, — кивнула Регина. — Гад и герой в одном лице. Кстати, про «Имя России» Ямпольская весьма метко выразилась: типа что народ голосовал не за Сталина, а показывал, что так жить дальше нельзя.
— Хорошо, а по-твоему, какая мотивировка? Я имею в виду не народ, а сталинские злодеяния.
— У меня есть одна клёвая версия, — сверкнула глазами рыжая бестия. — Вот смотри, Наполеон: корсиканец, в школе плохо говорил
