Это - Фай Гогс

Проблема, однако, так никуда и не исчезла, и парни продолжали злостно саботировать непримиримую борьбу всего прогрессивного человечества с нашими личными внутренними демонами, которые подозрительно смахивали на прилизанного франта в рубашке с поднятым воротником, салютующего бокалом мартини каждой входящей в бар красотке. Едва завидев обнаженных натурщиц, мои друзья по-прежнему забывали обо всем на свете и неслись по направлению к ним с выпученными глазами, размахивая руками и швыряя в разные стороны кисти и краски.

Поэтому, когда отец Робби, четырехзвездный генерал Бенджамин Марш, в очередной раз внеся за нас залог в суде, решил, что с него хватит, и отказался оплачивать свою долю ежемесячной арендной платы за мастерскую и галерею в двадцать четыре тысячи долларов, мы оказались на улице, поскольку тех восемнадцати долларов на четверых, что причитались с нас, не хватило бы даже на противозачаточные средства.

Снова попав в свою родную стихию, я наконец взялся за ум и основал рекламное агентство, о котором вы уже немного знаете. Что до пацанов, то они, окончательно лишившись доступа к живой натуре, предали наши высокие идеалы, и встав на позорный путь конформизма и штрейкбрехерства, покрыли стены одного ночного клуба в Челси изображениями собственных эрегированных гениталий. Справедливости ради следует сказать, что вышло это у них настолько удачно, что дела их тоже понемногу пошли в гору.

Проницательный читатель, наверное, уже и сам догадался, что изложенное выше появилось здесь не ради оправдания автора за его преступное соучастие в состоявшемся немедленно вслед за тем безобразнейшем диспуте. Оно, скорее, послужит скупым намеком на долгие годы тяжелейших нравственных испытаний поистине диккенсовского масштаба, которые ему пришлось претерпеть прежде, чем навсегда покинуть тесные пределы столь чуждого ему круга!

Но мы немного отвлеклись. Я продолжал:

– Джентльмены! Разве можно забыть те счастливые времена, когда вы и я, бок о бок и в поте лица своего возделывали казавшуюся нам бесплодной ниву генитально-прикладной живописи? Откровенно говоря, ранние этюды подавляющего большинства из присутствующих были полны прискорбных несовершенств – хотя в них и присутствовали некоторые черты, что отличают руку зрелого мастера от убогой мазни бесталанного неофита. Но уже тогда, с омерзением разглядывая ваши пестрые масляные шаржи я – провидел, я – волхвовал:

«Где-то там, – шептал я заветные слова, не осмеливаясь произнести их вслух, дабы не навлечь на всех нас лютую беду, – где-то там, в этих смрадных задничных пучинах, подобно сочной мякоти дуриана, снаружи покрытой грубой, дурно пахнущей кожурой, тихонько вызревает благоуханный плод, из семян которого со временем обязательно пробьются на свет первые ростки гражданского протеста против свирепой диктатуры транс-элит!

Не означает ли это, что близок и тот день, когда наши гордые штандарты взовьются над этой неприступной цитаделью, каждый дюйм которой обагрен кровью тех, кто с таким шокирующим легкомыслием соглашается откромсать себе столь вдохновенно воспетые нами части тела – во многом, если не исключительно из-за позорной привычки самоудовлетворяться, в буквальном смысле без конца тиская наладонные электрические сублиматы?»

– Браво! – восхитился Мэтт.

– С той поры минуло немало лет, и посеянные нами семена дали обильные всходы – увы, господа, но я говорю отнюдь не об этом диковинном настенном артефакте, который наш друг Стивен заносчиво назовет «долгожданным возвращением в лоно подлинного искусства». Речь, разумеется, идет о ваших великолепных пенисах! Сила, выразительность, невинное бесстыдство и одновременно дерзкий вызов, изобличающий насквозь прогнившую этическую доктрину социал-анархистов; неисчерпаемое многообразие мифологических и архетипических контекстов… и я бы еще добавил, безупречное владение мазком – добавил бы, если бы не опасался, что один низменный и пошлый ум – и здесь, конечно, я имею в виду нашего друга Стивена – может усмотреть с этом вовсе не подразумеваемую мною двусмысленность… Но, джентльмены! Должен вам сказать, что вот эта разверстая волосатая штуковина – это первый тревожный звоночек…

По рядам слушателей прокатилась волна возмущенного ропота.

– Нет уж, позвольте мне закончить! Вы свернули не туда! Прямые, ясные, лапидарные линии уступили место претенциозной замысловатости; причудливая выспренность нынче правят бал там, где раньше царили лаконизм и изысканная простота! Опомнитесь, господа; заклинаю, опомнитесь!

Обессиленный, я рухнул в шезлонг.

– Это было… божественно… – всхлипнул Мэтти.

Робби поднялся и провозгласил:

– Так, парни, теперь говорю я! Мы знаем Джо еще с тех пор, когда он мечтал сделать карьеру пассивного курильщика в китайских го-игральнях, чтобы подцепить саркому легких и отсудить у них четыре с половиной тысячи зеленых. И пускай этот нагло пользующийся своим шахтерским обаянием среднезападный фавненок был единственным из нас, кто, желая вкусить любви, хотя бы однажды не помышлял о рогипноле[4], но взгляните на него сейчас! Перед нами, между прочим, тот самый человек, который уже совсем скоро бесцеремонно сорвет свадебные покровы с изумительного тела моей сестры Стефании – и не окажется после этого на скамье подсудимых!

– Ну и зря. Эта ваша сестра не отличит Кандинского от кондитерской, – проворчал Мэтт, который лет пять назад совершил классическую ошибку новичка, и попытался из школьной лиги сразу перепрыгнуть в профи, подбивая клинья к Стеффи, – со всеми предсказуемыми трагическими последствиями.

– Не думайте, сэр, что голос крови способен заглушить мое возмущение по поводу грубого невежества этой особы. Помните мой грандиозный цикл батальных полотен из самого сердца Мидтауна, охваченного революцией?

– Тот, что был столь высоко оценен нашими собратьями по оружию?

– Тот самый. Так вот: она уверяла меня, что благодаря силе моего гения ей теперь ночами напролет будет сниться знаменитая конная статуя Марка Аврелия – вернее, один ее конкретный фрагмент…

– Полагаю, речь идет о лошадиной голове, что с дохристианских времен служила удобным насестом для нечистых апеннинских горлиц?

– Совершенно верно, сэр.

– Вы, дураки, просто не видели ее голой, – заметил я.

– Ну, я-то видел. И готов это доказать, – ответил Робби, вызывающе помахав у нас перед носом телефоном.

Мэтти сразу заволновался:

– Чувак, даю двадцатку! Хочу быть первым!

– Заметано! Так, где они…

– Мистеры, я не ослышался? Мне показалось, или вы вправду пытаетесь направить бурлящие денежные потоки в обход кармана автора этой фотосессии? Мои две трети на бочку, или сделки не будет! – заявил я.

– Бро-о… – с уважением протянул Робби, – у тебя стальная хватка… Шли еще фоток, будем делать бизнес!

– Лады. Но никакого хоум-видео – это категорически противоречит моим гражданским и художественным принципам… Вам, дети, просто не дано представить,