Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

Всю следующую неделю предстоящее посещение парка бросало меня то в жар, то в холод. Стоило представить сосны, кусты сирени, дорожку к пляжу, блескучую кромку воды и обнаженные фигуры на берегу, как прохватывал озноб и сердце начинало гулко ухать.

Да, это было приключение, авантюра, если угодно, но только что уж такого необычного мне предстояло? Обнажиться у всех на виду, пройти нагишом к воде и потом валяться в таком виде (почему, собственно, непристойном?) на песке среди других таких же тел?

На любом пляже обилие обнаженных фигур, прикрытых в известных местах почти незаметными лоскутками материи, совершенно меняет восприятие. Плоть, даже привлекательная, даже манящая, перестает быть объектом вожделения, все кажется обыденным и скучным, а то и вызывает некоторое отторжение, как любой преизбыток. И что меняется, если оно избавляется еще и от этих ярких лоскутков, скорее способных привлечь внимание, нежели что-то скрыть? Прикрывая, они вместе с тем и обнажают. Так что полная оголенность, не исключено, как раз восстанавливает равновесие.

Такие мысли витали в голове, словно специально подготавливая меня и укрепляя в решимости. Я почти с лихорадочным нетерпением ждал конца недели. Единственное, что еще оставалось для меня нерешенным: зачем? Вспомнить молодость? Протестировать себя на внутреннюю свободу или на определенную реакцию мужской природы, учитывая волнующую близость живой женской плоти?

С этим еще предстояло разобраться.

Тут бы и закончить повествование.

Ну уговорил себя человек публично обнажиться, отбросил стыд и прочее, что обычно связывается с неприкрытой наготой. То есть приравнял свое тело к телам других живых существ – кошек, собак, обезьян, антилоп и тигров (птицы не считаются). Вошел в другую, инакую, но изначальную реальность, которая называется словом «природа» и где половые признаки, у человека почитающиеся как нечто скоромное и тем самым обретающие заведомую двусмысленность, ничем не отличаются от других, вполне легитимных частей тела.

Однако история имеет продолжение.

Как намекнул мне приятель, постоянные посетители этого участка пляжа не просто так объединились. Оказывается, что-то эдакое они о себе возомнили. Ведь именно приятель произнес это слово, как бы между прочим, но с некоторым нажимом, пусть и с легкой иронией: бессмертные.

То есть вроде как они – бессмертные.

Дескать, а ты не хочешь примкнуть? Не хочешь избавиться от мучительной раздробленности и обрести гармоничную цельность?

Это он (или кто?) изрек: разве не стыд делает человека обрубком, инвалидом и в конечном счете смертным? Нагота – лишь возвращение к природе, а природа бессмертна, каковыми, собственно, и были Адам и Ева в эдемском саду до злополучного яблока. Нужно избавить свое тело, верней, свое испорченное сознание от накипи, отчистить до состояния первозданной сияющей чистоты. Открыть тело и душу – вот и все, что требуется. Пройтись босиком по горячему или прохладному прибрежному песку, услышать голос ветра, почувствовать его ласковое прикосновение к коже, обновить сознание шелестом листьев и игрой бликов на поверхности реки…

Сказал и сказал, и что дальше? Кто бы не хотел если не омолодиться, то обновиться? А там кто знает: может, вслед за обновлением вернется и молодость?

Ну и так далее.

Еще я вскоре заметил, что никто из честной компании на пляже не дотрагивался до другого. Совсем, даже по-дружески – такие все вдруг застенчивые. А ведь прикосновение что-то да значит. Причем очень важное. И не эротика здесь главное, а – доверие. Зная моего приятеля., который в молодости слыл закоренелым волокитой, трудно было поверить в такое целомудрие. И усмешка, пробивавшаяся на его губах, когда он рассказывал про бессмертие и цельность, задорные искорки в глазах не свидетельствовали ли совсем о другом?

Тем не менее каждый здесь сидел, или лежал, или купался в реке как-то отдельно от других. Вроде и рядом, но врозь. При этом общение все-таки происходило, очень негромко – шутки, смех, обмен репликами, однако как-то вскользь, в воздух. Я пытался перехватывать взгляды, когда кто-нибудь смотрел на другого, в лицо или в спину или на какие-то другие участки тела, но ничего особенного не обнаруживал… Взгляды какие-то затуманенные, скучные, словно здесь собрались действительно поголовно вышедшие в тираж, без пола и темперамента.

Конечно, можно и так – смотреть и не видеть, но не ощущать флюиды, исходящие от другого тела, особенно противоположного пола, его энергетику, его тепло, разве такое возможно? Это ведь не проконтролируешь, если ты живой человек, а не засушенный всякими медитативными практиками йог, приговоривший себя к добровольному монашеству. Может, потому я и чувствовал себя немного чужим, не до конца вписавшимся в их сообщество, хотя приходил сюда уже не первый раз.

Впрочем, на меня уже перестали обращать внимание, поскольку я тоже отважился раздеться. Еще один, прости господи, натурист, ну и ладно. Да, я хотел почувствовать то, что испытывали они, кажущиеся на первый взгляд такими раскрепощенными и почти забывшими о своих выставленных на всеобщее обозрение телесах. Ничуть не смущающиеся их.

Да, я хотел приобщиться.

Только чувствовал я себя не столько нудистом, сколько эксгибиционистом. Я стеснялся своего бледного убогого тела. Я не нравился самому себе. Я опускал глаза.

– Не парься, старичок! Поначалу тут у всех проблемы… – Приятель отнесся с пониманием. – Но это временное. Пройдет. У нас же стеснительность в генах, столько веков стопорили, в зеркало боишься поглядеть – смущаться начинаешь, не то что городу и миру показаться. Задавили совсем. А ведь это на всем организме сказывается, вялый становишься, как залежавшийся овощ, а почему не понимаешь. Таблетки не помогают. Это как если бы тебя взаперти, без воздуха свежего годами держали. И растение бледнеет и чахнет без света и кислорода, хлорофилл не вырабатывается. Так что запасись терпением. Точно говорю, заметно веселей станет. Лучше поздно, чем никогда.

– А как же бессмертие?

Он усмехнулся.

– Ладно, это все так, слова. Для драйва. Тут все нормальные, не без тараканов, конечно, но не совсем шизанутые. А ведь на этом многие с катушек съезжают, именно на стеснительности, на неумении принять себя как есть. Стыдимся. А чего стыдимся? Того, что промеж ног? Живота? Торчащих ушей? Кривого носа? Вроде как это не ты, а ты где-то внутри спрятался и там незримо для всех прекрасен как бог. Мы же на самом деле не любим себя. А если и любим, то как бы исподтишка, украдкой. Любить себя вроде как стыдно. Кого-то не стыдно, а себя да. Нарциссизм, понимаешь ли. А без любви к себе ты и другого не полюбишь. Даже если и полюбишь, то ущербно, комплексовать будешь, жизнь и себе,